— Говорите же, мой дорогой Селадон, — добавила Лориана сердечно, — расскажите же нам о своих печалях!
— Мои печали развеялись, и если вы сохраните свою дружбу ко мне, я буду счастливейшим из людей. Итак, слушайте, мои друзья, — произнес он, немного напряженно возвышая голос. — Вы услышали, позавчера, пророчество — «Через три дня, три недели или три месяца, вы станете отцом?»
— Ну, ладно, — сказал де Бевр, возвращаясь к своему вызывающему скуку расположению духа, — вы поверили, мой смельчак, что предсказание сбылось?
— Оно сбылось, мой сосед. И это скорее не для меня, ведь я не требовал от вас и от прелестной Лорианы семь лет ожидания и верности: все это ради моего наследника, ради моего единственного сына, ради…
Тут, обе створки двери распахнулись и Адамас с величавой осанкой провозгласил отчетливым голосом и с торжественным видом:
— Господин граф Марио де Буа-Доре!
Удивление поразило всех присутствующих; ибо даже маркиз не ожидал такого скорого появления своего сына и не знал еще, в каком наряде придется его представлять!
Какова же была его радость, когда он увидел входящего Марио, одетого «по-крестьянски», то есть в одежде, точно соответствующей по фасону и по ткани, тому облачению, в котором он был сам: камзол из сатина с множеством дырочек на рукавах, наплечник без крылышек (камзол в верхней части с эполетами, но без свисающих рукавов), на белом бархате вышивка золотом; свободные панталоны, в четыре локтя шириной, присборенные почти до колена, обшитые жемчужными пуговицами и немного раскрытыми на бортах, чтобы выпустить розочку на подвязке; шеловые чулки, с башмаками «подъемный мост», закрытый розетками, зубцы «в смятении», то есть, несколько неровных рядов с хорошо подогнанными отворотами, фетровая шляпа с перьями, повсюду бриллианты, маленькая портупея, вся украшенная жемчугом, и маленькая шпага, которая сама являлась произведением искусства!
Адамас провел целую ночь, выбирая, размышляя, подгоняя и поправляя, и целое утро — примеряя. Проворный мориск и четверо работников, поднятые до зари, с азартом шили. Клиндор проскакал десять лье, чтобы отыскать шляпу и обувь. Адамас подбирал, украшал перьями, декорировал, перекладывал, прилаживал, и наряд, со вкусом задуманный, отлично скроенный и довольно прочный, чтобы продержаться несколько дней без починки, был на диво хорош.
Марио, украшенный бантами и надушенный, как маркиз, слегка завитый и около левого уха розетка из белой тесьмы, подвешенной на пряди волос или «усе», с изяществом представился. Он носил рапиру с непринужденностью, а трогательная его красота выигрывала среди всей этой белизны, которую он дарил с простодушием молоденькой девушки.
Лориана и ее отец были так восхищены его осанкой и движениями, что невольно встали, как бы приветствуя королевского отпрыска.
Но это было еще не все. Адамас, прихорашивая своего маленького сеньора, попытался выучить с ним несколько лестных слов, выдержку из «Астреи» для Лорианы. Прочитать несколько фраз на память не было трудной задачей для смышленого Марио.
— Мадам, — произнес он с нежной улыбкой, — «невозможно видеть вас и не влюбиться, но еще более невозможно влюбиться в вас, не будучи без ума от этой страсти. Позвольте же поцеловать тысячу и тысячу раз ваши прекрасные руки, не желая, таким образом, затеряться среди умерших, которым отказано в этой мольбе, даруйте же мне…»
Здесь Марио остановился. Не понимая и не размышляя, он быстро освоился. Смысл слов, которые он произносил, показался всем сразу очень смешным: ибо он нисколько не был расположен к подобным страданиям, если бы Лориана отказала ему в поцелуе тысячу и тысячу раз, он бы не имел столь сильного желания получить его. У него появилось желание рассмеяться и он посмотрел на молодую даму, которой тоже было смешно и которая с симпатией и жизнерадостностью протянула ему обе руки.
Он воспринял этикет двора, но, повинуясь своей природной доверчивости, прижал обе руки к шее и прижимал их к обеим щекам, произнося собственную выдумку:
— Добрый вечер, мадам; я прошу вас пожелать мне добра; ведь вы кажетесь мне такой доброй и я уже очень полюбил вас.
— Простите его, — сказал маркиз, — это такое искреннее дитя…
— За это он мне так и нравится, — отвечала Лориана, — я избавлю его от всех церемоний.
— Посмотрим, посмотрим, — сказал де Бевр, — что означает, мой сосед, этот прелестный малыш, как я вижу, вы заслужили мой комплимент, но я не поверил бы вам…
Объявили о приходе Гийома д'Арса с Луисом Вильемор и молодыми Шабаннесами, которые приехали утром к нему и которым он уже рассказал о чудесном возвращении сына Флоримона.
— Так это он? — воскликнул он, войдя и взглянув на Марио. — Да, это мой маленький цыганенок. Но, как же он хорош сейчас, Бог мой, и как вы должно быть довольны, мой кузен! Ей-богу, мой дворянин! — говорил он ребенку, — у вас такая красивая шпага и такой доблестный вид! Вы сделали бы честь вашим соседям и друзьям! Вы нас сокрушите, я понимаю это, и никто не сравнится с вами. Итак, скажите же нам свое имя и давайте познакомимся; ибо мы родственники, если вам угодно, и я хотел бы услужить вам хоть в чем-то, хотя бы научить вас ездить верхом на лошади!
— О, я умею, — сказал Марио. — Я ездил уже на Скилиндре!
— На этой огромной лошади для кареты! И, скажите же мне, мой учитель, не находите ли вы его рысь вялой.
— Не слишком, — ответил Марио со смехом.
И он принялся играть и болтать с Гийомом и его приятелями.
— Ах так! — проговорил де Бевр, отводя Буа-Доре в сторону, — откройте же вашу тайну, ибо я не знаю ее. Вы можете ее нам доверить, мой сосед! Не вы же произвели на свет этого прелестного малютку! Он слишком юн для этого. Это какой-то усыновленный ребенок?
— Это мой собственный племянник, — отвечал Буа-Доре, — это сын моего Флоримона, которого вы тоже любили, мой сосед.
И он рассказал перед всеми с достоверными доказательствами историю Марио, ни разу не произнеся имени д'Альвимара или имя Виллареаля, и чтоб никто не услышал, что он обнаружил и покарал убийц своего брата.
Глава тридцать пятая
Все радостно встретили миловидного Марио, который своей врожденной добротой, своим ласковым видом и своим красивым взглядом завоевал сразу все сердца.
— Ну вот, — сказал де Бевр своей дочери, — вот вы больше и не помолвлены с нашим старым соседом, а помолвлены с его племянником, потому что, мне кажется, именно так маркизу хочется повернуть теперь дело.
— Как угодно Богу, отец! — ответила Лориана. — И если он заговорит об этом, я прошу вас притвориться, как и я, что вы согласны с этой сделкой, — добряк способен принять это всерьез.
— Он очень даже всерьез принял это, когда речь шла о нем! — сказал де Бевр. — Разница в возрасте между вами и этим маленьким мальчиком исчисляется годами, в то время, как между маркизом и вами она, скорее, могла бы измеряться четвертями столетия. Не важно, я вижу, что дорогой человек потерял понятие времени для других так же, как и для самого себя; но вот он идет к нам, я хочу позлить его немного!
