И она вынула из кармана футляр, где хранились оба украшения — браслет Маргариты и кольцо барона.
— Черный бриллиант! — вскричала Маргарита, в ужасе отшатнувшись. — Вы осмелились дотронуться до него?
Но тут же она овладела собой и обняла Ольгу со словами:
— Все равно, все равно! Не хочу я никакой войны, дорогая моя, и благодарю вас от всей души за то, что вы показали мне этот залог вашей помолвки. Оставьте себе браслет, умолят вас! И сохраните вместе с ним мою благодарность и дружбу.
Ольга разрыдалась.
— Маргарита, — воскликнула она, — если вы кому-нибудь проговоритесь о кольце, я погибла! Я поклялась молчать об этом ровно неделю, и если барон заметит, что вы обрадовались, он откажется от меня и станет снова думать о вас… Тем более что он и без того о вас думает!
— И вы плачете из-за него? Ольга, неужели вы в самом деле его любите? Ну что ж, душенька, это чувство возвышает вас в моих глазах, хотя и кажется мне весьма странным. А я-то думала, что вами движет только честолюбие! Если вы его любите, я тем более люблю вас и жалею!
— Ах! — вскричала Ольга. — Это правда? Вы жалеете меня?
И она увлекла Маргариту в глубь галереи, громко рыдая.
Маргарита отвела ее в свою комнату, заботливо утешая, пока она наконец не успокоилась.
— Да, да, теперь все прошло, — сказала Ольга, поднимаясь. — У меня уже было несколько таких нервических припадков со вчерашнего дня, по этот, я чувствую, последний. Решено! Я не стану попусту тревожиться, я вам верю, меня не одолеют более ни слабость, ни малодушие, ни страдания…
Она вновь вынула кольцо, надела на палец и, побледнев, долго мрачно смотрела на него, а потом сняла его, сказав:
— Мне еще нельзя его носить. — И снова положила кольцо в футляр и спрятала в карман.
Маргарита рассталась с Ольгой, недоумевая, что с той происходит. Страсть этой девушки к барону, такому мрачному старику, казалась Маргарите непонятной, но со свойственными ей простотой и великодушием она поверила приятельнице, а в это время Ольга, охваченная внезапной ненавистью к своему жениху и отвращением к обручальному кольцу, боролась с тем, что сама звала малодушием, и силилась задушить сопротивление сердца и ума, всего своего существа ради горькой и опасной победы, ради завоевания громкого имени и высокого положения в обществе.
Барон меж тем отдал все распоряжения относительно гонок и маскарада на льду, как будто сам намерен был принять в них участие. После чего, побежденный усталостью и недугом, он заперся у себя, в то время как гости собирались на праздник, а у входа, откуда лестница вела в его покои, рыли землю копытами кони в богатой упряжи, еле сдерживаемые кучером, застывшим в ожидании.
У барона находился его врач, молодой человек, обладавший не столь большим опытом, сколь обширным образованием, и вот уже в течение года пользовавший барона.
— Доктор, — говорил барон, отталкивая лекарство, поданное ему робкой рукой молодого врача, — вы плохо лечите меня! Бьюсь об заклад, это снова опиум?
— Господин барон, вам необходимо принять успокоительное, нервы ваши крайне раздражены…
— Еще бы, черт возьми! Я и сам это знаю. Но я хочу успокоиться, а не лишиться сил; постарайтесь унять эту конвульсивную дрожь, но так, чтобы не вызвать слабости.
Больной требовал невозможного, а врач не осмеливался сказать это ему.
— Надеюсь, — пробормотал он наконец, — это питье как раз успокоит вас, не отнимая силы…
— А как быстро оно подействует? Я хочу поспать часа два-три, затем встать и заняться делами. Вы можете поручиться, что нынешней ночью я буду в силах работать?
— Господин барон, вы приводите меня в отчаяние! После таких припадков, как вчера и сегодня, вы еще хотите работать ночью? Вы ставите себя в немыслимые условия!
— Но ведь сил-то у меня не в пример больше, чем у обычных людей, не так ли? Разве вы сами по сто раз не повторяли мне, что болезнь пройдет? Значит, вы обманывали меня? Смеетесь вы надо мной, что ли?
— Ах, как вы могли это подумать! — в полном смятении воскликнул врач.
— Ну ладно, давайте сюда ваше лекарство. Оно сразу подействует?
— Через четверть часа, если только вы не ослабите его действия собственным волнением.
— Положите часы вот тут, возле меня. Я хочу убедиться, точно ли вы знаете, как действуют ваши снадобья.
Барон выпил лекарство, усевшись в глубокое кресло, и позвонил, чтобы вызвать камердинера.
— Скажите майору Ларсону, что я прошу его распоряжаться на гонках. Он управится лучше всех.
Слуга вышел. Барон тотчас вернул его.
— Пусть Юхан ложится спать, — сказал он. — Мне он понадобится к трем часам ночи. Он меня и разбудит. Ступай! Нет, поди сюда. Завтра я еду на охоту, все ли готово? Да? Хорошо. Теперь можешь идти.
Слуга наконец вышел, а молодой врач, очень взволнованный, остался наедине с больным.
— Лекарство ваше не действует, — нетерпеливо сказал барон, — я уже должен был бы уснуть!
— Если господин барон будет тревожиться из-за бесчисленных мелочей…
— Черт побери, когда б меня ничто не тревожило, мне, сударь, не нужен был бы врач! Ну, присядьте-ка вот тут, и побеседуем спокойно.
— Господину барону лучше не беседовать, а сосредоточиться на чем-нибудь возвышенном…
— Сосредоточиться! Я и так слишком часто этим занимаюсь! Мысли-то и нагоняют лихорадку. Нет, нет, давайте разговаривать, как прошлой ночью. Я ведь тогда за разговорами и уснул. Знаете, доктор, я твердо решил жениться.
— На прекрасной графине Маргарите?
— Вот и нет, она просто дурочка. Я женюсь на длинноногой Ольге. Будут у меня русские ребятишки.
— Они будут красивы, не сомневаюсь.
— Да, если у моей жены окажется хороший вкус, Я ведь ни на грош не верю вашей лести, доктор: жена будет мне изменять. Наплевать, лишь бы у меня был наследник, лишь бы взбесить всех двоюродных и троюродных братцев! Доктор, я должен дожить до этого, слышите? Имейте в виду, по завещанию вы от меня ни единого дуката не дождетесь! Зато, пока я жив, я буду щедро платить вам, чтобы вы почувствовали, как выгодно сохранять мне жизнь! Точно так же я поступлю и с женой: каждый лишний год моей жизни будет приносить ей роскошные наряды и новые украшения. А когда я умру, ей ни черта не достанется, если только она до тех пор не сумеет чего-нибудь скопить. Она даже не будет опекуншей своего ребенка! Да-с, мне вовсе не хочется, чтобы меня отравили!
— Напрасно вы вынашиваете такие страшные мысли, господин барон. Это вредно…
— Глупости, доктор! Скажите еще, что напрасно у меня оказалось столько желчи в печени. Разве я в этом виноват?
— Прошу вас, постарайтесь думать о чем-нибудь приятном. Вот, например, об этой комедии кукол — до чего она была забавной!
