Она немедля отпила из бокала глоток, больший, нежели обычно, и вместе с ним изведала одно из тех кратких солнечно-серебряных мгновений, что утрачиваются в ходе времен, когда люди потихоньку меняются от бурь и невзгод, так что умные становятся менее умными, менее умные — дураками, а дураки, прежде чем умрут, зачастую спешат еще и в негодяев превратиться, будто иначе Бог весть что прозевают.
Сидевшая напротив мама Вайделих заметила, как супруги Заландер украдкой чокнулись друг с другом, потянулась к ним со своим бокалом и весело вскричала:
— Черт возьми, нельзя ли присоединиться?
Они чокнулись с нею, папаша Вайделих тоже присоединился, и звон бокалов вмиг распространился над всем столом, над всеми столами, словно набат, и никто не знал, как он возник и что означает; поскольку же повод установить не удалось, все рассмеялись над ложной тревогой, которая от этого не стала менее веселой.
Обед только-только начался, и Заландер, опасаясь преждевременных речей, которые помешают застольному обществу откушать, нарушат порядок подачи на стол и выстудят блюда, велел музыкантам прилежно играть. Пожилые военные трубачи так и сделали, наилучшим образом. Вместо популярных солдатских маршей заиграли один из концертных номеров, какие исполняли по торжественным случаям, а именно аранжированную для небольшого духового оркестра увертюру к опере «Вильгельм Телль». С достойным старанием, в самом что ни на есть неспешном темпе они осторожно, уповая на Господа, одолевали море сложностей, так что трапезничающий народ мог без смущения пировать и тихонько беседовать меж собою, а в конце, каковой настал и этому действу, наградил восьмерку честных музыкантов громовым «браво». В благодарность они после короткой паузы грянули лихой бравурный марш, а немного погодя — широко известную народную песню, вслед за чем быстро вытряхнули из инструментов влагу, один за другим чинно спустились с подмостков и поспешили в угол, где для них тоже был накрыт стол.
Поскольку в ожидании новых блюд как раз меняли тарелки, г-н пастор, пользуясь удобным случаем, решил провозгласить первую здравицу в честь новобрачных и их родителей. Он громко постучал по бокалу тыльной стороною ножа, властно оглядел собравшихся, пока не утих звон тарелок, да еще и призвал к тишине, а засим звучным голосом начал речь. Здравица его явилась как бы дополнением к проповеди. Сначала он живописал семейство новобрачных близнецов, поведал о простом крестьянине, который сообща с хлопотуньей — женой достиг скромного благосостояния, но зачем?
— А затем только, чтобы обеспечить двоим цветущим сыновьям, коих Вседержитель Господь по щедрости своей даровал им в христианском супружестве, возможность приобщиться благодати школьного просвещения, — обеспечить с тем же неустанным самопожертвованием, с каким наш народ учреждал школы и сохраняет их во всех бурях. И каковы же плоды означенной благодати? Знаменательный пример на все времена! Едва эти юноши — да — да, юноши! — вошли в возраст, народ призвал их на важные посты, тщательное исполнение коих бесконечно много значит для сельского хозяйства. И это еще не все; народ послал обоих сразу в наш высший орган власти, который имеет над собою лишь всю нацию и Бога, а более не страшится никого, — подобная честь вряд ли когда-либо выпадала столь скромному семейству. Смотрите, вот они, родители и сыновья, во всем достоинстве, словно это ничуть их не касается!
Они неотрывно смотрели на оратора, когда все присутствующие устремили на них взоры и закричали «ура». Тут только отец отвернулся и смущенно потупил глаза; мать смахнула набежавшие слезы и сплела ладони; сыновья подле своих невест слегка поклонились восклицающему народу и оратору, а тот продолжал:
— Обратимся теперь к семье невест, что мы видим там? Опять же мужа, вышедшего из народа, поднявшегося благодаря усердию и уму и, наперекор всем ударам судьбы, поднимавшегося вновь, и выше прежнего. Он боролся за существование в далеких краях, но снова и снова с праведным трофеем возвращался к своим близким, к детям, которых добросовестно воспитывала ему супруга, образец благородной женственности. Почтенный коммерсант, ныне он богач, сильный среди сильных. Что же он делает? Строит себе дворцы и виллы? Разъезжает в каретах, держит лошадей, как другие ему подобные? Нет, он знает радости прекраснее! Стремится к идеалам своей юности, неуклонно, теперь, как и прежде, дорожит ими, думает о них денно и нощно, ради них трудится и живет! Что же это за идеалы, в чем они заключаются? Они связаны с тобою, о народ! Твое благо, твое просвещение, твои права, твоя свобода — вот чему он целиком посвящает свое время и труды, отвоеванные у коммерческих забот. А чего он просит взамен? Похвал? Почетных должностей? Титулов и званий? Нет, друзья мои, насколько мне известно! Вот он сидит среди нас вместе с почтенною супругой, такой же скромный, как самый малый из людей, и предлагает народу лучшее свое достояние, предлагает юным сынам и представителям народа — любимых своих дочерей! Знаменательная свадьба! Пожелал ли он отпраздновать ее в разубранных цветами и коврами кафедральных соборах, в роскошных залах столицы? Нет, его влекло в наши сельские края; старая деревенская церквушка, эта вот зеленая лужайка, тенистая сень этих фруктовых деревьев — вот какое место он выбрал, чтобы отпраздновать сей торжественный день среди народа, возле его сердца; здесь ему хорошо, и здесь вовеки будет хорошо и новым семьям; над их крышами не могут сиять звезды более яркие, чем идеалы нашего друга Мартина Заландера! Посмотрите же на прелестных невест под фатою, в миртовых венках, посмотрите на благородных родителей и пожеланиями счастья, здоровья и благополучия поддержите мою горячую здравицу в честь четверых породнившихся радушных хозяев!
Пока затихали восторженные возгласы и звон бокалов, хористы заняли места на подмостках и исполнили патриотическую песню, общепринятую при политических и иных официальных актах. Священник, спустившись в залу, со своим импровизированным бокалом в руках — стрелковым кубком трактирщика, — протиснулся к торцу стола, где сидели виновники торжества и он сам тоже.
Заландер как раз говорил жене, которая покраснела ровно вишня и не поднимала глаз, что г-н пастор сделал совершенно невозможной речь, какую он намеревался произнести; из-за этакой неприкрытой лести все пункты ее сместились… Но тут его перебил пастор, подошедший со своим кубком. Заландер замолчал и чокнулся с ним.
— Сердечно вас благодарю за доброе намерение! — сказал он, пожимая священнику руку.
— За доброе намерение? Разве же я покривил душой? — возразил пастор воинственным тоном, к какому подобные натуры прибегают в такого рода непредвиденных случаях.
Сделав еще один шаг и чокаясь с г-жой Марией Заландер, он сказал:
— А как вы, сударыня? Тоже недовольны моим тостом?
— Напротив, более чем довольна, господин пастор, — отвечала она, — хотя благодарю вас лишь за то, что действительно мне подобает!
— Я не могу определить это в точности, как вы понимаете, а потому буду считать, что вы благодарите меня за все сказанное. Народный оратор должен непременно предлагать нечто целостное, так сказать художественно завершенное. Подвергая себя опасности, погибнешь, не забывайте!
