— Да что вы! Как такое возможно? Я думал, это ряженый китаец с семейством! И давно ли сей субъект снова здесь?
— Уже некоторое время назад господин Заландер побывал у меня и рассказал, как Вольвенд явился к нему, внес платеж в счет первого ущерба, вы помните, юношеское поручительство, и намерен ежегодно продолжать выплаты; так вот, господин Заландер спросил у меня, стоит ли ему соглашаться, не чревато ли это риском. Я сказал, чтобы он брал все, что может получить. Более позднюю и более крупную историю он Вольвенду фактически простил. Я не мог посоветовать ему никаких мер, этот Вольвенд — старая продувная бестия под видом недоумка. Он поселился здесь, а когда ему прислали налоговый формуляр, принес в общинный дом все свои бумаги и чин чином доказал, что все, что он имеет, есть состояние жены, приобретенное им через брак, и заявил, что беспрекословно уплатит налог со всего, что не находится в Венгрии и не облагается налогом там!
— И теперь Заландер возит его на прогулку в экипаже?
— Или Вольвенд Заландера, не знаю! Однако ж в экипаже сидела замечательная красотка, насколько я успел заметить! — добавил стряпчий. — Может, этот злой демон ловит теперь мышей таким манером?
— Тут опасаться нечего. Кабы мастер Мартин хотел спотыкаться об этакие камешки, так давно бы начал! Однако ж эта новость, возвращение Шаденмюллера, для меня хуже горькой редьки. Вот ведь окаянный тип со своими калмыцкими усами! Заландеров истукан, как он его когда-то называл, сызнова тут как тут! Вообще, еще один небольшой урок ему бы не помешал; хотя бы по причине вечной своей неугомонности он заслуживает щелчка по носу! И все же я ему такого не желаю, он порядочный человек!
— Безусловно! — сказал стряпчий, на прощание пожимая руку г-на Вигхарта.
Удостоившийся этакой похвалы Мартин отправился с семейством Вольвенд — Главиц в уютное курортное местечко, расположенное примерно в двух часах езды и славящееся добрым угощением, красивыми видами и тенистыми садами, а потому весьма популярное. Там они провели вторую половину дня — пили кофе, гуляли по чистым укромным дорожкам ближнего елового леса. Время от времени Заландер вел под руку Мирру, сияющую белизной в зеленом полумраке, а когда она шла одна, в лучах солнца, проникавших сквозь кроны деревьев, он видел, что стоит ей забыть о заученной манерности провинциального воспитания, как движения ее обретают врожденную грациозность.
Знакомый художник, которого Заландер повстречал как раз в такое мгновение, молча постоял рядом, глядя вслед красавице, потом полюбопытствовал, что это за музу он подцепил.
— Прелестная женщина, правда? — отвечал Мартин с напускным безразличием.
— Еще бы! Не каждый день такую увидишь! Черт побери, вы посмотрите, какой простой ритм, без всякого напряжения, не понять, где он коренится, форма и движенье сливаются в одно. И сколь благородно струится движение, от затылка по плечам и рукам к спине и от бедер вниз. Откуда она, эта дама?
— Она здесь с некой семьей из Венгрии, но маменька ее откуда-то с древней греческой земли, кажется из Фессалии.
— Охотно верю! Но и в этом случае — редкость! Желаю хорошо провести время, господин Заландер!
Слова художника и ценителя странным образом взволновали Мартина и внешне, и внутренне: сердце у него забилось чаще, глаза заблестели, однако шаги замедлились, ноги ослабели, пришлось сесть на лавочку в зарослях.
Какое подтверждение его эстетического чувства! Как оживилось смутное побуждение побыть еще немного в лучах подлинной красоты, и ведь он даже не предполагал, до какой степени по-учительски поступает, подкрепляя собственные ощущения высказываниями другого, ценителя.
Однако Мартин взял себя в руки, голоса приближающихся людей отвлекли его от размышлений; это было семейство Вольвенда, искавшее его. Чувствуя себя другим человеком, словно ему вот только что довелось увидеть призрака, в душе исполненный удивления перед изобильностыо жизни и одновременно охваченный серьезной сдержанностью, он воротился вместе с ними в сад, где был заказан незатейливый ужин. Там он, не говоря почти ни слова, остался подле Мирры (так вышло само собою) и предоставил говорить ее зятю, который всячески просвещал женщин и мальчуганов, временами вдруг обращаясь к Заландеру с коротким «не так ли?» и внимательно за ним наблюдая.
Между тем собрались и другие посетители, приехавшие кто верхом, кто в экипаже и желавшие еще немного насладиться дивным вечером, кое-кто из них г-ну Вольвенду не понравился, вероятно, то были его давние кредиторы. Впрочем, они его не узнали, а если б и узнали, это не имело бы значения, ведь кругом хватало дельцов, которые один раз, а то и несколько попадали в сходную ситуацию, и никто им тем не менее не докучал. Но сейчас ему это было неприятно, тем паче что он заметил, как господа принялись исправно поглядывать на барышню Мирру Главиц, и по этой причине Мартин Заландер тоже почел за благо отправиться восвояси. Они приказали запрягать, и в опускающихся сумерках лошади помчали их в обратный путь.
До города добрались уже ночью. Мартин отвез семейство Вольвенд по их адресу, а затем пешком пошел домой, не торопясь, то глядя под ноги, то поднимая взор к звездам, что поодиночке и парами плыли в вышине над улицами, столь же неспешные, как и человек внизу. Старая верная Магдалена, поджидавшая его, отворила дверь, радуясь, что хозяин наконец-то воротился, ведь она целый день провела в одиночестве.
— Хорошо ли прошел день? — спросил он. — Бьюсь об заклад, вам пришлось слишком тяжко!
— Мне? Плохо же вы меня знаете, господин советник! Я занималась чем хотела! В обед испекла себе толстую оладью и приготовила салат, что твой воз сена, с горячими шкварками, господин советник! А вечером сварила молочный суп, какой в незапамятные времена варила моя покойная матушка. С хлебцем да с перцем! Вдобавок начистила всю латунь на кухне да еще принесла себе из погреба кружечку винца!
— Ба, этого еще недоставало!
— Прошлогоднего, конечно, летом оно хорошо утоляет жажду, хоть вы и зовете его кислятиной! А сами-то вы ужинали, господин советник? Может, чайку подать с холодными закусками?
— Нет-нет, мне ничего не надобно.
— Просто из симпатии! Хозяйка-то в Лayтеншпиле наверняка еще сидит с дочками, беседуют они в свое удовольствие! Бедные детки! Не больно хорошо им живется! Однако ж с молодежи — какой спрос, а я, ослица худая, еще им и помогала! Счастлив, кто преодолевает своенравие и в чьем сердце нет больше тревоги!
Мартин Заландер более не слушал, отослал служанку спать. Только когда она вышла из комнаты, он как бы задним числом услыхал ее слова: «Счастлив, в чьем сердце нет больше тревоги», так нередко в рассеянности вдруг вновь внемлешь речи, уже отзвучавшей, как зов в полях.
Но он не обратил внимания, взял свечу и прошел в спальню, где было тихо как в склепе. Женино зеркало отразило ему навстречу трепетный огонек свечи, которая то ли от его энергичных шагов, то ли от легкого сквозняка горела неровно. Заландер стал перед зеркалом и, подняв свечу, принялся испытующе себя рассматривать; однако ж его одолела робость, ему почудилось, будто серьезные глаза Марии Заландер выглянули из-за его плеча, потом лицо ее поблекло и исчезло. Проклиная свое возбуждение, он прошел в приемную, где висело большое, прекрасно отшлифованное зеркало, и стал перед ним.
