И тут на башне ударил приведенный в движение колокол. Комната задрожала, даже загудела. Казалось, звуковые волны исходят из стен, пронизывают камни — такое впечатление, будто во сне перенесся внутрь раковины, из которой, если прислонить к ней ухо, доносится говор катящихся валов. Дез Эрми, привыкший к гулу колоколов, беспокоился только о кофе, который поставил разогревать в печь.
Потом удары стали реже и гудение перешло в звон; перестали дребезжать оконные стекла, стеклянные дверцы книжного шкафа, стаканы на столе. И только эхо все еще висело в воздухе.
На лестнице послышались шаги. Весь в снегу в комнату ввалился Каре.
— Ну и злющий ветер, скажу я вам! — Звонарь отряхнулся, бросил одежду на стул, погасил фонарь. — Через бойницы снежные хлопья так и задувает. Глаза залепило, а тут еще этот холод собачий! Жена уже в постели? Ну да ладно. Так вы еще не пили кофе? — спросил он, видя, что Дюрталь разливает напиток по стаканам.
Звонарь подошел к печи, перемешал угли, вытер глаза, на которых от мороза выступили слезы, и отхлебнул кофе.
— То, что надо! Так на чем вы остановились, Дез Эрми?
— Я кратко изложил историю сатанизма, но еще не дошел до их единственного на сегодняшний день главы, лишенного сана священника…
— Будьте осторожны, — прервал его Каре, — одно только упоминание этого человека приносит несчастье.
— Да ну! Каноник Докр, так его зовут, ничем не может нам навредить. Признаюсь даже, что не понимаю, почему он внушает всем такой ужас. Но пока оставим это, лучше будет, если, прежде чем мы заговорим об этом человеке, Дюрталь увидится с вашим другом Жевинже, более близким его знакомым. После беседы с ним вам будут понятнее мои разъяснения относительно сатанизма, особенно что касается ядовитых зелий и суккубата. Давайте пригласим его сюда пообедать?
Каре почесал голову и принялся выковыривать ногтем пепел из трубки.
— Видите ли, — сказал он наконец, — мы слегка повздорили.
— Из-за чего?
— Да из-за ерунды. Однажды я запретил ему экспериментировать с моими колоколами. Налейте себе стаканчик, господин Дюрталь, да и вы, Дез Эрми, ничего не пьете.
Оба закурили и сделали по глотку коньяка.
Каре тем временем продолжал:
— Жевинже — славный малый и добрый христианин, хотя и астролог, я буду рад с ним снова увидеться. Так вот, однажды он задумал погадать на моих колоколах. Вы удивлены, но это так. Некогда колокола играли в тайных науках весьма значительную роль. Искусство по колокольному звону предсказывать будущее — одна из самых малоизвестных и забытых областей оккультизма. Жевинже отыскал какие-то материалы по этой гадательной практике, которые хотел проверить у меня в башне.
— Но что именно он делал?
— Откуда я знаю! Залезал под колокол, рискуя сломать себе на лесах ноги, и это в его-то возрасте. Заберется в колокольный зев и ну выкрикивать всякую чепуху, а потом слушает, как гудит бронза, отражая его голос. Рассказывал, что с помощью колоколов можно толковать сны и что увидевшему во сне, как раскачиваются колокола, грозит несчастный случай. Колокольный звон предвещает сплетню. Если колокол падает — это к внезапной болезни, а если разбивается — к печалям и невзгодам. Напоследок, помнится, добавил, что если вокруг освещенного луной колокола летают ночные птицы, то это либо к ограблению церкви, либо к смерти священника. Короче говоря, вся эта его возня с колоколами — попытки залезть внутрь (а ведь они освящены!), построить на них свои предсказания и приспособить их к толкованию снов, категорически запрещенному Книгой Левит, — мне не понравилась, и я в довольно резкой форме потребовал, чтобы он прекратил свои штучки.
— Но ведь вы на него зла не держите?
— Нет, признаться, мне даже жаль, что я так вспылил.
— Ну и хорошо, я все беру на себя, — успокоил его Дез Эрми. — Я сам пойду к нему, договорились?
— Ладно.
— На этом мы вас оставляем, вам пора ложиться, ведь завтра на рассвете вы уже должны быть на ногах.
— Мне вставать в полшестого, звонить к заутрене. А потом могу снова лечь, если захочу, в следующий раз я звоню лишь без четверти восемь — всего несколько раз во время службы. В общем, не надорвешься!
Дюрталь хмыкнул:
— Если бы мне пришлось вставать в такую рань!
— Дело привычки. Ну что, на посошок? Нет? Точно? Тогда пошли!
Каре зажег фонарь, и они, дрожа, двинулись гуськом по обледенелым ступенькам темной винтовой лестницы.
ГЛАВА VI
На следующий день Дюрталь проснулся раньше обычного. Не успел он открыть глаза, как перед его внутренним взором промелькнула, словно в ужасной сарабанде, вереница сатанинских обществ, о которых говорил Дез Эрми. Множество паясничающих мистиков, которые вставали на голову и молились, скрестив ноги. Дюрталь зевнул, потянулся, посмотрел на оконные стекла, разрисованные узорами из инея. Потом быстро засунул руки под одеяло и устроился поудобнее на кровати.
«Самое подходящее время, — подумал он, — сидеть дома и работать. Сейчас встану и разожгу огонь. Ну же… Смелее…» Однако вместо того, чтобы отбросить одеяло, он подтянул его еще выше к подбородку.
— Да, знаю, тебе не нравится, когда я долго нежусь в постели, — обратился он к коту, который, растянувшись на стеганом одеяле у его ног, не спускал с него глаз с расширенными черными зрачками.
Это ласковое и преданное животное могло быть хитрым и упрямым, оно не допускало никаких хозяйских прихотей, никаких отступлений от заведенного порядка, требовало, чтобы они всегда вставали и ложились в одно и то же строго определенное время. Когда кот бывал недоволен, в его угрюмом взоре мелькали сердитые искорки.
Если Дюрталь возвращался раньше одиннадцати, кот ждал его у двери в прихожей, точил когти о деревянные поверхности и начинал мяукать прежде, чем Дюрталь входил в комнату; потом он обращал к нему томные золотисто-зеленые глаза, терся о ноги, запрыгивал на мебель, а при приближении хозяина поднимался на задние лапы, словно маленькая лошадка, и дружески толкал его головой. Если Дюрталь возвращался после одиннадцати, кот уже не встречал его, и лишь когда хозяин подходил к нему, он поднимал голову, выгибал спину, но не ласкался. Если же паче чаяния время было совсем позднее, кот не двигался с места и недовольно ворчал, когда хозяин позволял себе погладить ему голову или почесать шею.
В это утро хозяйская лень рассердила кота, он улегся на кровать, надулся, потом, подкравшись, уселся рядом с лицом Дюрталя и уставился на него с нарочитой свирепостью, давая понять, что хозяину пора убраться и оставить ему теплое местечко.
Дюрталя забавлял этот маневр, и он, не двигаясь с места, в свою очередь воззрился на кота. Это был самый обыкновенный беспородный кот, который, впрочем, выглядел весьма необычно — пушистый, наполовину рыжеватый, как зола от лежалого угля, наполовину серый, словно волос новой половой щетки. Местами его покрывали маленькие белые пятна, похожие на хлопья, вьющиеся над угасшими головешками. Кот казался огромным — настоящий хищник с равномерными темными полосами, которые черными браслетами окаймляли мощные лапы и удлиняли глаза двумя большими, чернильного цвета изгибами.
