И Жан де Малеструа снизошел к его просьбе…
«Поразительно, что…» — Дюрталь отложил ручку, чтобы закурить.
И тут в дверь тихо позвонили. Вошла госпожа Шантелув, сразу предупредив, что заглянула на минутку — внизу ее ждет экипаж.
— Церемония состоится сегодня вечером, — сказала она. — Я заеду за вами в девять. Но сначала напишите письмо в таких примерно выражениях. — И Гиацинта подала ему лист бумаги, который Дюрталь тут же развернул и прочел:
«Все, что я сказал и написал о черной мессе, о священнике, отслужившем ее, о месте, где она якобы состоялась и где я якобы присутствовал, о людях, которые там якобы находились, — чистая выдумка. Утверждаю, что все это я придумал, а значит, ничего подобного на самом деле не было».
— Это писал Докр? — спросил он, глядя на убористый почерк, в остром, угловатом рисунке которого таилось что-то хищное, угрожающее.
— Да. Кроме того, он настаивает, чтобы это недатированное заявление было адресовано в виде письма человеку, который обратится к вам с соответствующим вопросом.
— Похоже, ваш каноник мне не доверяет.
— Еще бы! Вы ведь пишете книги!
— Не лежит у меня душа такое подписывать, — пробормотал Дюрталь. — А если я откажусь?
— Тогда не видать вам черной мессы.
Любопытство все же взяло верх. Он составил и подписал письмо, и госпожа Шантелув спрятала его в свой ридикюль.
— И где все это произойдет?
— На улице Оливье-де-Сер.
— А где она находится?
— Чуть выше улицы Вожирар.
— Докр там живет?
— Нет, это частный дом, принадлежащий одному из его друзей. А теперь, если вы не против, я убегаю; отложим ваши вопросы до следующего раза, я очень спешу. К девяти будьте готовы.
Дюрталь едва успел ее поцеловать, так быстро она выскочила за дверь.
«Ну что же, — подумал он, оставшись один, — сведения об инкубате и колдовстве я уже получил. Чтобы до конца разобраться в сегодняшнем сатанизме, осталось лишь побывать на черной мессе, и вот теперь я ее увижу. Разрази меня гром, если я подозревал, что в Париже может твориться такое. А как все-таки одно влечет за собой другое, как все связано между собой! Стоило мне только заняться Жилем де Рэ и средневековым сатанизмом, как современный сатанизм не преминул о себе заявить».
Докр не выходил у Дюрталя из головы…
«Хитрая бестия! По правде сказать, из всех оккультистов, которые сегодня растаскивают по частям древнее знание, интересует меня только он. Все другие — маги, теософы, каббалисты, спириты, алхимики, розенкрейцеры — производят впечатление если не мошенников, то несмышленых детей, которые до тех пор бранятся и ссорятся, пока не сваливаются в погреб. В каморках же гадалок, ясновидящих и колдунов только и занимаются, что сводничеством да шантажом. Все эти людишки, торгующие в розницу будущим, на редкость нечистоплотны. Это единственное, о чем можно сказать с полной уверенностью, имея дело с оккультизмом.
Звонок в дверь прервал его размышления — пришел Дез Эрми с радостной вестью о том, что Жевинже вернулся и что послезавтра все они приглашены на обед к Каре.
— Его бронхит, стало быть, прошел?
— Да, совсем.
Дюрталя по-прежнему занимала мысль о черной мессе, и он не сумел скрыть того обстоятельства, что в этот же день вечером будет на ней присутствовать. Глядя на ошарашенного приятеля, он добавил, что обещал держать язык за зубами и не может в данную минуту рассказать больше.
— Ну ты хват! Считай, тебе повезло, — поздравил его Дез Эрми. — А кто, если не секрет, будет служить мессу?
— Каноник Докр.
— Вот как?
Дез Эрми замолк, он явно терялся в догадках, с помощью каких ухищрений его друг вышел на Докра.
— Ты как-то говорил, — напомнил ему Дюрталь, — что в Средневековье черную мессу служили на голом женском заду, а в восемнадцатом веке — на животе, а как сейчас?
— Думаю, теперь ее служат, как в церкви, перед алтарем. Во всяком случае, еще в конце пятнадцатого века таким манером совершали этот обряд в Бискайе. Правда, совершал его дьявол собственной персоной. В разодранном и грязном епископском облачении он причащал кружками, вырезанными из подметок, и кричал: «Ядите, сие есть тело мое». И давал пожевать это отвратительное «тело» своей пастве, предварительно лобызавшей ему левую руку и копчик. Надеюсь, тебе не придется выказывать столь мерзкие почести твоему канонику.
Дюрталь засмеялся:
— Нет, думаю, до этого не дойдет. Но послушай, тебе не кажется, что люди, которые искренне верят в сатанинские культы и участвуют в этих обрядах, явно не в своем уме?
— Не в своем уме, говоришь? Почему? Культ дьявола не безумнее культа Бога, просто от одного исходит смрад гниения, а от другого — неземное сияние. По-твоему выходит, что все взывающие к какому-нибудь божеству — душевнобольные! Нет, приверженцы сатанизма — мистики, хотя мистицизм их дурно пахнет. Очень вероятно, что их порывы к запредельному злу совпадают с бешеными чувственными переживаниями, ведь сладострастие — лучшая питательная среда демонизма. Медицина с грехом пополам объясняет эту жажду грязи неизвестными видами невроза, и она по-своему права, ведь никто, собственно, не знает, что представляют собой психические заболевания. Ясно на самом деле лишь одно: в наш век нервы сдают при малейшем ударе — значительно быстрее, чем прежде. Вспомни хотя бы газетные отчеты о смертной казни. Из них мы узнаем, что палач ведет себя неуверенно, чуть не падает в обморок, и обезглавливает свою жертву дрожащими от страха руками. Какое убожество! Сравни только с чуждыми каких-либо сантиментов заплечных дел мастерами былых времен! Они надевали преступнику сапог из влажной кожи, которая, высыхая, с такой силой стискивала ему плоть, что у бедняги глаза лезли на лоб от боли, или вбивали в бедра клинья, ломали пальцы в специальных жомах, вырезали полосами кожу на спине, приподнимали, как фартук, кожу живота. Они четвертовали, вздергивали на дыбу, поджаривали, поливали горящим спиртом — все это с безучастным видом, спокойно и невозмутимо, и никакие крики, никакие стоны не могли вывести их из равновесия. Работенка, надо сказать, довольно утомительная, так что, сделав дело, палач и его подручные набрасывались на еду и питье, как голодные звери. Это были сангвиники с крепкими нервами, а сейчас… Но вернемся к нашим баранам… Паства каноника Докра состоит хоть и не из сумасшедших, но, бесспорно, отталкивающих и распутных людей. Понаблюдай за ними. Уверен, призывая Вельзевула, они думают о плотских утехах. Впрочем, иди смело, вряд ли кто-нибудь из этих услужающих дьяволу престарелых развратников станет подражать мученику, о котором рассказывает Иаков Ворагинский в своей истории о святом пустыннике Павле. Знаешь эту легенду?
— Нет.
— Я тебе расскажу, чтобы ты немного развеялся. В юные годы этого святого связали по рукам и ногам, положили на кровать и подослали к нему восхитительное существо, которое попыталось насильно вступить с ним в половую связь. Мучаясь от нестерпимого желания и чувствуя, что близок к падению, юноша откусил себе язык и изблевал его в лицо прекрасной соблазнительницы. «Так боль изгнала искушение», — отмечает наш славный автор.
