Тут же принесли графинчик с водкой, сахар, воду, стаканы. Когда они остались одни, Гиацинта с безумным, потемневшим от страсти взором вцепилась в Дюрталя.
— Ах, да оставьте же наконец! — воскликнул он раздраженно, поняв, что угодил в ловушку. — Я сыт всем этим по горло! Да и потом поздно, вам пора домой, муж заждался.
Гиацинта, казалось, не слышала его.
— Я хочу тебя, — прошептала она и коварными приемами разбудила его страсть.
Потом сбросила платье и юбки на пол, отдернула одеяло, открыв взору омерзительную постель, приподняла сзади нижнюю рубашку и с гортанным смешком, млея от наслаждения, потерлась спиной о грубую, не первой свежести простыню.
Затащив его в постель, Гиацинта вдруг обнаружила, демонстрируя разные гадости, такие непристойные повадки, которые не снились самым прожженным проституткам, — Дюрталь и не подозревал, что она способна на подобное. Порой ему казалось, что он в объятиях вампира. Когда же удалось вырваться, он содрогнулся, заметив в смятой постели кусочки облатки.
— Вы внушаете мне ужас, — простонал он. — Одевайтесь, мы немедленно уезжаем!
Пока она с блуждающим взглядом молча собирала свою одежду, Дюрталь пересел на стул, и тут ему в ноздри ударило какое-то неописуемое зловоние. Боже правый, откуда этот инфернальный смрад?! Он никогда до конца не верил в таинство Евхаристии, а потому не мог утверждать, что в оскверненной облатке действительно пребывает Спаситель. И всё-таки кощунственное надругательство, в котором он невольно принял участие, повергло его в смятение.
«А если это правда, — мелькнула кошмарная мысль, — если облатка и в самом деле пресуществляется в Тело Христа, тогда тому святотатству, которое творят этот проклятый каноник и… и Гиацинта, просто названия нет! Все, хватит с меня, довольно я уже вывалялся в грязи! Пора кончать! Сейчас как раз удобный случай порвать с этой особой, которую я с нашего первого свидания всего лишь терпел!» Внизу, в кабаке, Дюрталю пришлось выдержать снисходительные улыбки землекопов. Он заплатил и, не дожидаясь сдачи, поспешил вон. На улице Вожирар он окликнул извозчика. В экипаже они с Гиацинтой даже не взглянули друг на друга, погруженные в свои мысли.
— До послезавтра, — робко обронила госпожа Шантелув, высаживаясь около своего дома.
— Нет, — отрезал он. — Наши дороги отныне расходятся. Вы хотите всего, мне же ничего не надо. Лучше расстаться сейчас, в противном случае наши отношения могут затянуться, а кончится все бесконечными взаимными попреками. И потом, после сегодняшнего… Нет, увольте…
Дюрталь назвал извозчику свой адрес и скрылся в глубине фиакра.
ГЛАВА XX
— Да, развлекается каноник неплохо, — сказал Дез Эрми, когда Дюрталь пересказал ему в подробностях черную мессу. — Набрал себе настоящий сераль из истеричек, эпилептиков и эротоманок. Но во всем этом чувствуется какая-то незавершенность. Конечно, в том, что касается осквернения святынь, богохульства, кощунств и всяких других непотребств, Докр, по-видимому, ни перед чем не останавливается. Тут он единственный в своем роде. Но что касается кровавой стороны шабаша, то в этом он Жилю де Рэ в подметки не годится. Его поступки, если можно так выразиться, страдают неполнотой, они пресные и вялые.
— Тебе хорошо говорить. А думаешь, легко в наше время похищать детей, безнаказанно предавать их закланию, да так, чтобы родители не подняли тревогу и не вмешалась полиция.
— Разумеется, нелегко. Именно поэтому месса и протекает бескровно. Кстати, о женщинах, о которых ты рассказывал, — тех, что бросаются к жаровне, чтобы вдохнуть дым от горящих смол и трав. Таким же приемом пользовались айссауа,
{65} когда припадок каталепсии, необходимый для их обрядов, запаздывал. Что же до остального, то в лечебницах для душевнобольных можно увидеть и не такое. Кроме разве что дьявольских курений, в этих вакханалиях нет ничего нового. Да вот еще что, ни слова об этом при Каре, если он узнает, что ты присутствовал на сатанинском шабаше, с него вполне станет отказать тебе от дома.
Покинув квартиру Дюрталя, они направились на площадь Сен-Сюльпис.
— О еде я не беспокоился, ведь ты взял это на себя, — сказал Дюрталь, — но сегодня утром я послал госпоже Каре, кроме фруктов и вина, настоящие голландские пряники и два не совсем обычных ликера: «эликсир жизни», который мы попробуем в качестве аперитива до обеда, и ликер из сельдерея — я их отыскал у одного надежного винодела.
— О!
— Да, мой друг, это важно, сам увидишь. «Эликсир жизни» готовится по очень древнему рецепту из алоэ, молодого кардамона, шафрана, мирры и множества других ароматных добавок. Горечь невероятная, зато вкусно!
— Отлично. Заодно отпразднуем исцеление Жевинже.
— Ты его видел?
— Да. Чувствует он себя вполне здоровым. Заставим его рассказать, как он вылечился.
— Кстати, а на что он живет?
— Как на что? Он ведь астролог.
— Стало быть, среди людей богатых немало тех, кто готов оплатить составление гороскопа?
— Еще бы! Впрочем, не думаю, что Жевинже живет в таком уж достатке. В эпоху Империи он был личным астрологом императрицы, очень, надо сказать, суеверной, — она, как и Наполеон, придавала большое значение предсказаниям и гаданиям. Но Империя пала, и положение Жевинже сильно ухудшилось. Однако он считается единственным во Франции, кто владеет секретами
{66} Корнелиуса Агриппы и Кремоны, Руджиери и Горика, забияки Синибалда и Тритемия.
Так беседуя, они поднялись по лестнице до двери звонаря.
Астролог уже явился, стол был накрыт. Все немного скривились, попробовав едкого черного ликера, который налил Дюрталь.
Радуясь приходу дорогих гостей, мамаша Каре принесла суп с мясом и наполнила тарелки. Когда же передали блюдо с зеленью и Дюрталь взял себе лука-порея, Дез Эрми засмеялся:
— Будь осторожен! Чернокнижник шестнадцатого века Порта утверждал, что лук-порей, который долго почитался символом мужественности, нарушает спокойствие самых целомудренных.
— Не слушайте вы его, — вставила жена звонаря. — А вам что положить, господин Жевинже, моркови?
Дюрталь взглянул на астролога. Его голова по-прежнему напоминала сахарную. Все те же волосы грязно-коричневого цвета, цвета порошкообразных гидрохинона и ипекакуаны, все те же растерянные птичьи глаза, большие руки в перстнях, льстивые и в то же время важные манеры, елейный тон. Зато теперь, после поездки в Лион, лицо его изрядно посвежело, кожа разгладилась, глаза словно посветлели, стали ярче.
Дюрталь поздравил его с благополучным исходом лечения.
— Мне было так плохо, что ничего не оставалось, как прибегнуть к услугам доктора Иоганнеса. Я не ясновидящий, и среди моих знакомых нет ни одной каталептички, обладающей этим даром, которая могла бы меня предупредить о тайных ковах каноника Докра, и потому я был не в состоянии защитить себя с помощью закона противодействия или ответного удара.
