Уверенный, сам не зная почему, что дождь перестал идти около четырех, Мордхе решил тотчас же оседлать белую лошадь, чтобы настичь Рохеле на полдороге.
Он забыл, где находится, сидел на пороге, сжимал руками голову и строил планы. Вот он тихо входит в конюшню, выводит оседланного коня и во весь дух скачет лесом. Лошадь мчится через рытвины, заборы, несется, как дьявол, прорезает лес, летит по шоссе. Издали уже видна тележка, запряженная одной лошадью. Арендатор замечает Мордхе, быстрее гонит лошадь, и Мордхе тоже нагибается к лошади, гладит ей шею, гриву… Лошадь вскидывает то передние, то задние ноги, а Рохеле, заплаканная, рвется к нему. Еще один скачок…
Раздалось щелканье кнута. Мордхе вздрогнул, оглянулся и увидел, что Вацек выгоняет коров из хлева.
Мордхе поднялся, хотел подойти к Вацеку, но увидел отца, стоявшего в сдвинутой набок шапке и пристально на него смотревшего. Мгновение они смотрели друг на друга. У Мордхе заныло сердце. Он пошатнулся, переступил с ноги на ногу и опять опустился на порог. И хотя он был убежден, что отец к нему не подойдет, не заговорит с ним, он все-таки трясся от страха и ждал чего-то, затаив дыхание.
Вацек щелкал кнутом, подгоняя тут корову, там бычка, ругался и гнал их на луг. Из-за леса все слабее доносилось щелканье его кнута, потом оно вовсе стихло, но в ушах все еще стояло мычание коров, а в воздухе висел их вкусный запах.
Старый Авром стоял и смотрел, как уходят коровы, потом надвинул шапку на глаза, словно на что-то решившись, махнул рукой, опустил голову и, не оглядываясь, медленно двинулся к лесу.
Мордхе чувствовал, что его душат слезы. Он бы многое теперь отдал за то, чтобы отец заговорил с ним, отругал, избил его. Ему было невыносимо стыдно. Все его существо тянулось к отцу. Ему хотелось броситься к ногам старика и с плачем просить прощения. Он видел, как отец с опущенной головой и не слишком уверенно двигался меж деревьев. Того и гляди упадет… У Мордхе сжалось сердце, он вскочил, пробежал несколько шагов, почувствовал, что ноги у него подкашиваются, и, разбитый, голодный, поплелся обратно к окошку Рохеле. Одним прыжком очутился в комнате. Голод гнал его в кухню. Там он открыл шкафчик, вынул глиняный горшок с простоквашей и булку испеченную из ржаной муки, смешанной с картошкой. Прерывисто дыша, он отламывал куски хлеба, глотал, как голодный зверь, не разжевывая, и запивал простоквашей. Он вспомнил, что ест, не помолившись, но был так поглощен едой, что его ничто не трогало. Потом он выпил ковш воды и почувствовал себя легко. Он пританцовывал, словно отправился на гулянку. Наконец он ощутил приятную усталость во всех членах. Тоска с новой остротой резанула его. Ему хотелось и обнять эти стены, и лезть на них.
Кровать Рохеле с белыми занавесками с обеих сторон была застлана, и Мордхе бросился на нее, прижался к подушке и тихо, без слов, всхлипывал:
— Рохеле, Рохеле…
С улицы раздался чей-то голос. Мордхе быстро приподнялся, но, увидев в окне Брайну, опять лег.
— Матушки, где он лежит-то! Красиво, очень красиво!.. — Брайна подбоченилась и покачала головой. — Лучшего места, чем кровать Рохеле, паренек не нашел! Что ты на меня так смотришь, что? Меня тоже не узнаешь?
Мордхе потягивался, усмехаясь:
— Уже поздно, Брайна?
— Поздно, поздно, в Пинчеве уже рассветает!
— А кто вас сюда послал? Отец?
— А кто должен меня посылать? Ты думаешь, я сама ничего не понимаю? И ночь ты нам устроил, прямо Девятое ава!..
— Что, мама плакала?
— Нет, смеялась! Еще спрашивает… Мама рыдала, погнала хозяина среди ночи искать тебя.
— И отец пошел?
— А сколько сыновей у твоего отца? Всего только один-единственный Мордхеле. Он целую ночь глаз не сомкнул, все тебя искал!
Мордхе чувствовал, что глаза у него полны слез. Он осушил их платком и поднялся с кровати.
Брайна поправила косынку на голове, оперлась черными, потрескавшимися от чистки картошки руками о подоконник и вздохнула:
— Сколько новостей за одну ночь! С отцом поссорился, арендатора собираются рассчитать! Бедного еврея лишат теперь его скудного заработка. Но поверь мне, больше всего у меня душа болит за Рохеле… Такая скромная, такая славная девушка! Воспитанная… Совсем не похожа на дочь бедняка!
— Посмотрим, что дальше будет! — сердито проговорил Мордхе и, нахмурившись, принялся шагать из угла в угол.
— Что ты хочешь сказать?
— Я думаю — поверьте мне, Брайна, — ничего они не сделают! Даже если бы это был для меня вопрос жизни и смерти, то и тогда я женился бы на Рохеле.
— Э, ты уж совсем глупости болтаешь! — отмахнулась Брайна. — Нельзя быть умнее всех на свете… На свете, понимаешь ли, всякий имеет свое место — так уж спокон веку ведется, — и ты должен понять, что отец никогда в жизни не согласится на этот брак. Понять и не кружить голову бедной девушке… Как там сказано в священных книгах? Ты же умный, ты лучше знаешь! Бедная дщерь еврейская похожа на голубку; она не сопротивляется, она сама протягивает горлышко под нож…
— Чего вы еще от меня хотите? — закричал Мордхе. — Оставьте меня в покое и ступайте домой! Мне и без вас тошно!
— Хорошо, хорошо! — Брайна высморкалась в передник. — Я тебе зла не желаю. Да сбудется и со мной то, чего я тебе желаю от всей души! Бог мой! Я вскормила тебя, вынянчила и вырастила; тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, вырастила такого парня! И знаешь что? Ты не должен меня гнать! Если ты совершаешь несправедливость, я должна тебя отчитать… Поверь мне — ведь никто этого не слышит, — когда я узнала, что ты избил арендатора, у меня душа болела!.. Но что было, то было, того уж не вернешь. Вероятно, лучшего я не заслужила…
Брайна опять высморкалась в передник, вытерла глаза и тяжело вздохнула.
— Мордхеле, у меня к тебе просьба… Только прошу тебя — не откажи мне…
— Что такое?
— Но ты сердишься…
— Кто сердится? Говорите, в чем дело?
— Я прошу тебя… Сделай это ради меня… Попроси прощения у отца, и ты добьешься тогда, чтобы арендатора не выгнали. Умоляю тебя! Обещаешь?
— Уверяю вас, Брайна, арендатор останется у нас. Беру это на себя. А теперь оставьте меня одного хоть на минуту!
— Но я хочу, Мордхеле, чтобы ты сейчас же пошел со мной домой.
— Вы что думаете, я сам дороги не найду?
— Ладно, ступай сам, только поскорее, — согласилась Брайна, уходя, но вскорости вернулась опять, очень довольная: — Я совершенно забыла, Мордхе! — Она достала из свертка ботинки и калоши. — На, надень! Если мама увидит тебя босым, она еще больше огорчится!
Мордхе стало стыдно перед доброй и преданной Брайной. Без слов, со слезами на глазах смотрел он вслед уходящей служанке и испытывал к ней благодарность.
Он увидел, как на востоке, вокруг восходящего солнца, прорезаются на небе цветные полоски, перемежаемые перламутром, и такой свет снизошел на него, что он сам словно стал прозрачным.
