Мордхе остановился, услышав, что его зовут. Когда он увидал Фелицию, выходящую из сада, ему стало ясно, почему он тоскует. Фелиция подошла и принесла с собой запах соснового леса.
— Вы с похорон идете?
— Да.
— Вы должны быть осторожны, — шепнула она ему. — Вас ищут.
Мордхе равнодушно посмотрел на нее:
— Я не скрываюсь.
— О, о! — Она взяла Мордхе за руку, двусмысленно улыбнулась. Мордхе равнодушно взглянул на нее.
Она была в хорошем настроении. Взяла его под руку, прошла несколько шагов и стала рассказывать:
— Знаете, в первый раз я сегодня боялась гулять одна по саду: мне все казалось, что кто-то ходит за мной… Всю дорогу я думала о ребе. Правда, что он сидел тринадцать лет взаперти?
Мордхе утвердительно кивнул и продолжал идти молча.
Густой сад выглядел жидким. Деревья с обеих сторон аллеи, которые летом сплетали свои листья и образовывали темные своды, стояли теперь голые. Корни, комки земли, вялая трава там и сям виднелись из-под снега. Где-то каркала ворона. Ее карканье эхом отдавалось в пустом саду.
— Я вам завидую: вы уезжаете, — сказала Фелиция. — Мне все так надоело! Сижу одна… Уже неделя скоро, как Штрал в Варшаве.
Она усмехнулась при этом, желая показать, что шутит и не нуждается в жалости, оживилась, пошла быстрее, заметила, что шнурок ее ботинка развязался, и остановилась:
— Будьте добры, завяжите мне шнурок на ботинке!
Мордхе опустился на снег и начал завязывать шнурок, задевая пальцами ее тонкую ногу, мягкий чулок, сделал бантик. Она засмеялась и кокетливо потянула его за ухо:
— Уж очень вы долго…
За ужином беседа не клеилась. Что-то неопределенное, сгустившееся в воздухе, мешало обоим. Фелиция вынула «Иридиоя», прочитала вслух страницу, швырнула книгу на кушетку, подошла к роялю, взяла несколько аккордов, захлопнула крышку и остановилась около Мордхе со сложенными руками, как ученица. Он вздрогнул. Она смотрела по-детски беспомощно, потом вдруг обняла его, поцеловала, прижалась и задрожала:
— Иди спать! Тебе надо рано подняться завтра! Иди спать, Мордхе!
Отрезвевший, он схватил ее руку и долго целовал. Она повернулась, исчезла.
Мордхе вошел к себе в комнату и растянулся на кровати, пытаясь заснуть. Голова горела, сон не шел; Мордхе набрасывал бесконечные планы, уничтожал их, восстанавливал, мысленно побеждал препятствия… Он видел себя на парижских бульварах вместе с реб Иче, с родителями, с Рохеле, Фелицией…
Он встал с кровати и пошел на цыпочках, крадучись, к закрытой двери Фелиции. Он не знал, что Фелиция не спит. Каждая клеточка ее тела плакала в темноте. С завязанными глазами оба они ждали какого-то чуда, глухие к тихому плачу, и прошли мимо друг друга.
Нью-Йорк, 1915–1919
Об авторе
Иосиф Опатошу (1886–1954) — один из ярчайших авторов еврейской прозы XX века. Языком его творчества был идиш, но его произведения неоднократно издавались в переводах на иврит, русский и ряд западноевропейских языков. Он родился в лесном имении неподалеку от местечка Млава в Царстве Польском, которое было частью Российской империи, и был назван Йосефом-Меиром. Отец будущего писателя был лесоторговцем, сторонником просветительского еврейского движения Хаскала, происходившим из родовитой хасидской семьи Опатовских (Опатошу — псевдоним, образованный от настоящей фамилии писателя), возводившей свою родословную к жившему в XVI веке рабби Йеуде бен Меиру Ханелесу, известному комментатору Торы. Йосеф-Меир получил традиционное еврейское образование, включавшее в себя углубленное изучение Танаха, Талмуда и древнееврейского языка, а также светское образование на русском и польском языках.
Первые шаги в литературе Иосиф Опатошу сделал в 1906 году, показав свои рассказы признанному классику еврейской литературы Ицхаку-Лейбушу Перецу (1852–1915), уделявшему много внимания начинающим авторам. И.-Л. Перец был убежденным сторонником и идеологом идишизма, хотя сам он создавал свои произведения как на идише, так и на иврите. Возможно, именно под его влиянием Опатошу избрал в качестве языка своего творчества идиш и оставался верен этому языку до конца жизни. В 1907 году Опатошу эмигрировал в США. Это событие оказало коренное влияние на все его последующее творчество. В юности, попав в Америку и испытав на себе перипетии эмигрантской жизни, Иосиф Опатошу стал, пожалуй, самым американским из всех еврейских прозаиков, поселившихся в США.
В самом начале своего творческого пути он примкнул к возникшей на американской почве символистской еврейской литературной группе «Ди юнге» («Молодые»). В 1910 году на страницах альманаха «Литератур», редактировавшегося Довидом Игнатовым, появилась первая литературная публикация Опатошу — повесть «Аф енер зайт брик» («По ту сторону моста»). Жизнь еврейских эмигрантов в США стала одной из главных тем в его творчестве. Признание пришло к нему после публикации рассказа «Морис ун зайн зун Филипп» («Морис и его сын Филипп») в 1913 году. Отойдя от символизма «Ди юнге», Опатошу идет в своих последующих произведениях по пути психологической почвенности и даже натурализма, которые отчетливо прослеживаются в сборнике его рассказов «Фун нью-йоркер гетто» («Из нью-йоркского гетто»), вышедшем в свет в 1914 году, а также и в последующих книгах, посвященных жизни еврейских эмигрантов в США, — сборнике новелл «Унтер-велт» («Преступный мир», 1918), романе «Лерер» («Учитель», 1919) и особенно в сборнике рассказов «Расе, линчерай ун андере дерцейлунген» («Раса, линчевание и другие рассказы», 1923).
Иосиф Опатошу нарушает нормы, устоявшиеся в еврейской прозе, выводя на первый план «сильного еврея», который, не колеблясь, применяет силу. Эта линия в его творчестве намечается уже в опубликованном в 1912 году рассказе «А роман фун а ферд-ганев» («Роман конокрада»). Некоторая склонность к романтизации преступного мира, свойственная творчеству Опатошу, сближает его с ранними произведениями другого выдающегося еврейского прозаика — уроженца Польши Шолома Аша (1880–1957), который также когда-то пришел со своими первыми литературными пробами к Ицхаку-Лейбушу Перецу. Стоит отметить, что романтизация еврейского преступного мира в произведениях Опатошу и Аша хронологически предшествует появлению знаменитых «Одесских рассказов» Исаака Бабеля.
Наряду с темой жизни еврейских эмигрантов в США, второй важнейшей составляющей творчества Иосифа Опатошу является жанр исторического рассказа и романа. Можно утверждать, что в этом отношении он стал одним из первопроходцев в еврейской реалистической прозе. Он оставил произведения о еврейской истории, охватывающие события на огромном временном отрезке — от эпохи восстания Бар-Кохбы — роман «Дер лецтер уфштанд» («Последнее восстание», 1948–1955), через еврейское Средневековье в Западной Европе — рассказы «А тог ин Регенсбург» («День в Регенсбурге», 1933) и «Эльогу Бохер» («Элияу Бахур», 1933) до истории евреев Польши в XIX веке.
Предлагаемый вниманию читателей роман Иосифа Опатошу «Ин пойлише велдер» («В польских лесах», впервые издан в 1921 году) является первой частью дилогии, включающей в себя также роман «1863». События, описываемые в романе «В польских лесах», разворачиваются в первой половине и в середине XIX века, накануне антирусского восстания поляков 1863 года. В нем нашли свое отражение противоречивые и даже разнонаправленные тенденции развития еврейской идеологии этого периода, во многом определившего нынешний облик еврейского народа, — хасидизм, просветительство и ассимиляторство. Дилогия «В польских лесах» и «1863» считается одной из вершин творчества Иосифа Опатошу.
