Они были так увлечены разговором, что только в половине двенадцатого вспомнили, что им пора домой. Спускаясь по лестнице к выходу, Крис обнаружил, что ноги не очень его слушаются; это показалось ему ужасно смешным, в особенности потому, что Гвен чувствовала то же самое. Они оба много смеялись над этим. Неустойчивость продолжалась и в такси, так что Крис из чисто альтруистических побуждений, только для того, чтобы Гвен не стукалась о стенку, обнял ее за талию и взял за руку. По каким-то непонятным причинам, возможно, связанным с мадаленским или первым среднеминосским периодом, они начали целоваться и продолжали это занятие всю дорогу до Кенсингтона…
Жюльетта, решили они, уже вернулась и легла спать. И так, хихикая и говоря друг другу «шш, шш» и производя при этом изрядное количество шума, они разошлись по своим комнатам, обменявшись прощальным поцелуем.
В голове Криса, когда он раздевался, было мягкое бархатистое ощущение и приятное солнечное тепло в жилах. Гвен, — подумал он, выбравшись из накрахмаленной сорочки и небрежно сбросив ее на пол, — Гвен совершенно восхитительная женщина, гораздо более умная, чем он предполагал. Конечно, жалко терять целый вечер, но ведь нужно иногда и развлечься, а то станешь сухарем и тупицей. Он решил почитать несколько минут, чтобы успокоить свой ум после стольких разговоров и чтобы хоть отчасти возместить потерянные часы. Но возместить их будет легко, очень легко, это сущие пустяки. Все обойдется.
Легкий стук в дверь, такой тихий, что Крис не был уверен, действительно ли стучали. На всякий случай он сказал «войдите», и в комнату вошла Гвен, закутанная в изящный розовый халатик, отделанный белым лебяжьим пухом.
— Я подумала, что вам, может быть, захочется пить ночью, — тихим голосом объяснила Гвен, ставя на его столик бутылку виши и стакан.
— О, спасибо, большое спасибо, — прошептал Крис, несколько смущенный. — Как мило с вашей стороны.
— Может быть, вы хотели бы чего-нибудь еще?
— Нет, нет, мне больше ничего не нужно.
— Тогда спокойной ночи еще раз…
Гвен нагнулась поцеловать его на прощание; он привстал на постели. Под влиянием мягкого солнечного тепла один поцелуй превратился в несколько поцелуев. Каждый раз, когда Гвен, казалось, порывалась выпрямиться и уйти, Крис удерживал ее, и они целовались снова. Так как от согнутого положения у нее заболела спина, Гвен без всяких грешных умыслов присела на краешек кровати. По чистой случайности ее халатик от этого соскользнул, обнажив грудь, гораздо более привлекательную, чем грудь любой из богинь-матерей. Чисто рефлекторным движением Крис положил руку на это гладкое белое полушарие.
— Ах, Крис, не надо! — запротестовала Гвен. И в доказательство того, как она шокирована его фамильярностью, крепко прижала его руку к себе…
Общеизвестен поучительный рассказ о чистом юном христианине, который по приказу некоего жестокого римского императора был связан и нескромно соблазнен безнравственной, но, увы, на редкость привлекательной юной женщиной. Римский юноша молился, закрыв глаза. Но тщетно. Дух не желал, но плоть была сильна. И в то самое мгновение, когда язычество в самой его отвратительной форме готово было восторжествовать над этим представителем Нового Мировоззрения, он героически спас себя от падения, откусив язык и доблестно выплюнув его в лицо даме.
Но век рыцарства ушел безвозвратно.
Крис не откусил свой язык.
Два
Наши поступки редко приводят к ожидаемым нами последствиям в этом странном состоянии «человеческой жизни», тем более странном, что мы считаем его правилом, а не удивительным исключением среди безжизненно-голой вселенной.
Еще более огорчительно то, что наши поступки слишком часто приводят к результатам, которых мы вовсе не ожидаем. Возможно, этим объясняется восточный пессимизм и фатализм. Мы, люди Запада, ограждаем себя от подобных опасных допущений изысканными фикциями, например уверенностью, что аналогичные причины могут иметь аналогичные следствия. Это верно в химии, но не в любви.
Несомненно, с общепринятой точки зрения, молодой человек, внезапно оказавшийся — подобно Крису — в близких отношениях с хозяйкой дома, может или, вернее, должен испытать на себе известные последствия своего поступка. Но какие чувства он при этом должен испытывать, это в данном случае менее существенно, чем то, какие чувства он испытывал в действительности.
По теории самого Криса, основным его чувством должно было быть большое удовлетворение; и, как это ни странно, его теория оказалась верной. В свое время он достаточно энергично противостоял тем понятиям, которые обычно внушаются представителям его класса, и поэтому теперь не испытывал никакого чувства вины, а следовательно, не нуждался ни в оправданиях, ни в угрызениях совести. Если бы его подвергли допросу, он стал бы доказывать, что все случившееся — частное дело его и Гвен. Не было нанесено никакого ущерба ни отдельным лицам, ни собственности, и, следовательно, юриспруденция тут ни при чем. Их поступок не оказал никакого влияния на окружающий мир, который будет по-прежнему двигаться по намеченному пути; единственное, что произошло, это что у двоих людей стало одним приятным воспоминанием больше. А это было плюсом для них, да и для всего человечества в целом. Крис был даже способен доверчиво и благожелательно ожидать повторения этого поступка.
Он не учел того обстоятельства, что не все захотят разделить его просвещенно-философическую точку зрения.
Была, например, Гвен, которая имела ко всему этому самое непосредственное касательство. Невозможно отрицать, что теперь она казалась ему гораздо более привлекательной, чем до сих пор. Он удивлялся собственной глупости, не позволившей ему распознать ее скрытые достоинства. Не делая сознательно никаких сравнений, он смутно отдавал себе отчет в том, что Анна потеряла в его глазах столько же, сколько выиграла Гвен; подобно двум фигуркам барометра, Гвен показывала Ясный Солнечный день, тогда как Анна скрылась за дверцей Дождя и Бури. Он был склонен называть ее мысленно «бедной Анной».
«Удивительно милая женщина», говорил он себе, имея в виду Гвен. Приятно было видеть, как она старалась ему нравиться. И так же было приятно, что она подчеркивала их изменившиеся отношения едва заметными оттенками взгляда, интонации, жестов. Эти первые мягкие проявления женского чувства собственности не вызывали в нем никакой тревоги.
И все же, как он заметил Гвен, когда они были вдвоем, с ее стороны было неосторожно в присутствии Жюльетты называть его «милый», пожимать ему постоянно руку или колено под столом и посылать воздушные поцелуи. При первом любовном выговоре Гвен очаровательно надула губки и сказала, что, когда любишь кого-нибудь, этого все равно не скроешь, не так ли? Какое до этого дело Жюльетте или кому бы то ни было? И наконец, какое все это имеет значение, раз они вместе и никто не может разлучить их?
Все это было очень хорошо и романтично, но Крису казалось, что он предпочел бы хоть немного реалистического здравого смысла. Правда, Жюльетта ничего явно не обнаруживала, не говорила, не делала. Но в ее глазах пробегал каком-то блеск, в некоторых ее фразах чувствовался какой-то особый оттенок, ее отношение как-то почти неуловимо изменилось, и все это могло означать только одно. Кроме того, в поведении Жюли появилось что-то возмутительно заговорщицкое и покровительственное: она демонстративно оставляла их наедине, считала чем-то само собой разумеющимся, что, когда она вечером уезжает с Джеральдом, они тоже уезжают развлекаться вдвоем. Крис был низвергнут со своего высоконравственного пьедестала и одновременно должен был убедиться, что его высоконравственное возмущение теряло силу.
