— Я говорю то, что считаю правильным, справедливым и разумным. Я спрашиваю тебя об одном: есть ли у тебя, по-твоему, дело более нужное, чем помочь Жюли? Этот злосчастный брак внес в нашу семью горе и раздор. Тебе не пришло в голову, что несчастье Жюли имеет отношение к смерти отца?
Нелл смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами.
— Он знал? — спросила она.
— Знал.
Наступило долгое молчание. Нелл плакала, закрыв лицо руками, а Крис страдальчески смотрел на нее. Какое унижение, какое унижение! Наконец она подняла глаза.
— Что я могу сделать? О, скажи мне, что делать?
— Ты спрашиваешь моего совета? — твердо сказал Крис. — Я уже сказал. Поезжай к Жюли.
— Когда?
— Как можно скорее. Через полторы-две недели. С твоим коттеджем я все устрою. Я подыщу вам квартиру, мебель можно взять отсюда. И перевезу Жюли к тебе.
Снова долгое молчание.
Нелл с жалким видом всхлипывала в платок, а Крис смотрел на нее в безмолвном недоумении. Он привык относиться к женским слезам подозрительно и даже с некоторым раздражением: это такой удобный способ бежать от действительности. О чем она сейчас думает? И потом — насколько он имел право диктовать ей линию поведения, насколько чисты были его собственные мотивы? Поскольку Нелл больше нечего было делать в жизни, а Жюли была в таком отчаянном положении, предложенный им выход представлялся единственно разумным. Ну а что, если этот хитрый обольститель, человеческий Ум, подсказал ему это решение только из-за Марты? Крис вздохнул. Тот, кто сказал «познай самого себя» — кто бы он ни был, — задал человечеству трудную задачу. Как можно быть уверенным…
— Столько несчастий сваливается на одного, — патетически сказала Нелл. — Сначала трагическая кончина твоего бедного отца, теперь эта позорная история с Жюли. Почему я всегда должна страдать?
— Не ты одна задаешь себе этот вопрос, — мягко сказал Крис. — Может быть, нет такой вещи, как невезение: есть только наша неосторожность. Но в конце концов хуже всех пришлось Жюли…
— Крис! Ты уверен, что это правда?
— Я не доктор, мама. Я могу только повторять то, что говорят врачи. Важно одно: Жюли этому верит. Но скажи мне, почему тебе так не хочется ехать?
Вместо ответа Нелл глубоко вздохнула.
— Ну ладно, — сказал Крис вставая. — Оставайся одна и подумай об этом. Если я буду тебе нужен до понедельника…
— Ах, ну конечно, мне придется ехать! — обидчиво сказала Нелл. — Я всегда жертвовала собой ради детей. Буду продолжать и дальше в том же духе.
— По-видимому, такова участь всех матерей, — мягко сказал Крис. — Это одна из особенностей того странного явления, которое называется жизнью. Вот потому-то меня и удивляют твои колебания. Разве ты не любишь Жюли?
— Конечно люблю! — Глаза Нелл наполнились слезами.
— Так в чем же дело? Она нуждается в тебе сейчас больше, чем когда бы то ни было с тех самых пор, как она была беспомощным ребенком. Кто еще спасет ее от отчаяния, кроме тебя? Кто еще может ее спасти?
— Я думала, — сказала Нелл, снова всхлипывая, — что мы могли бы жить здесь все вместе и возобновить знакомство со всеми теми, кого я знала раньше, ведь твой отец был не совсем нашего круга…
Крис был ошеломлен. Что за пафос жалких социальных претензий! Что за микроб поразил людей, сделав их жертвой кастовых предрассудков! И предрассудков какой касты — эксплуататоров и паразитов, бальных шаркунов, собаководов и лошадников, охотников за мелкой дичью и картежников! Знала ли когда-нибудь история такую презренную личину общего блага, такие мизерные идеалы, такие смехотворные образцы для подражания, такое бессмысленное расточение богатств, заработанных трудом народа? Вращаться в местном «высшем свете»! Приобщиться к числу аристократических ничтожеств и отречься от всех открывающихся перед тобой необозримых возможностей, от всего, что можно познать, испытать, к чему можно стремиться, — презреть все это ради того, чтобы попасть в отдел светских сплетен какой-то провинциальной газетки! Нет, это немыслимо!
— Боже милостивый! — сказал Крис. И пошел гулять.
Он отчаялся слишком рано. После недолгой борьбы Нелл, как большинство из нас, распрощалась со своей патетической мечтой о счастье, которая не становилась для нее менее реальной оттого, что Крис считал ее нелепой. Как только Крис убедился, что Нелл приняла решение всерьез, он принялся за дело; и ко дню своего отъезда, то есть к понедельнику, он устроил все дела, заказав все, вплоть до билета Нелл и комнаты в отеле, где она должна была остановиться. Вернувшись в Лондон, он тотчас же погрузился в собственные дела: работал много, мало тратил, ежедневно посещал Жюли и каждый вечер встречался с Мартой. Его удивило открытие, что он работает усидчивее и продуктивнее тогда, когда его энергия используется в различных направлениях, а не тогда, когда он варится в собственном соку.
Ротберг не возлагал никаких надежд на «состояние». План Фрэнка сводился в конце концов к тому, чтобы бросать деньги на ветер, потому что дела были далеко не в блестящем положении и акции, которые сохранял Фрэнк, были в большинстве дутыми.
— Мало толку поручать свое состояние заботам посредника, как делал ваш отец, — сказал Ротберг. — Необходимо постоянное наблюдение. Вероятно, вы не горите желанием взять это на себя?
— Боже сохрани! — сказал Крис. — Этого еще не хватало. Неужели вы думаете, что я мог бы с этим справиться?
— Откровенно говоря, нет. Я просмотрел большую часть бумаг и считаю, что, если бы у вас было несколько тысяч свободных денег и вы бы пустились на всякие хитрости, вам бы, может быть, и удалось спасти состояние. Но при теперешнем положении дел мой совет — реализовать все, что можно. Очистится несколько тысяч, которые по завещанию должны перейти к вашей сестре.
— И правильно, — сказал Крис. — Она имеет право на всякую компенсацию, какую могут дать деньги. Надеюсь, она получит содержание от Хартмана?
— Получит все, что нам удастся выцарапать.
— Гнусный способ получать деньги, — брезгливо сказал Крис.
— Почему? Раз она имеет на них право по закону.
— Ах, по закону! Не сомневаюсь. Но это не всегда значит «по совести».
— А как быть с вашей матерью? — спросил Ротберг, в первый раз в жизни отказываясь от спора.
— Если Жюли получит деньги, мать, по-моему, имеет право на какую-то долю, потому что она будет о ней заботиться. Это, может быть, противозаконно, но зато справедливо.
— Так вы, может быть, поговорите об этом частным порядком с вашей сестрой?
— Я уже поговорил. Ну а теперь скажите мне откровенно, Ротберг, как по-вашему, здорово обобрали эти юристы моего отца?
— Обобрали — слишком сильно сказано, это бранное слово, — осторожно сказал Ротберг. — Но пожалуй, я мог бы сказать, что они использовали все законные способы, а может быть, и кое-какие противозаконные.
