Книга Дочь полковника, страница 43. Автор книги Ричард Олдингтон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дочь полковника»

Cтраница 43

— Налей ему пинту пива, Джо, — посоветовал кто-то, и трактирщик неохотно подчинился, не спуская бдительных глаз с редкого клиента. Полные радостного предвкушения, что мистера Ригли постигла немалая неприятность, сгорая от нетерпения узнать, какая именно, посетители сомкнулись вокруг него плотным кольцом, и впервые в жизни он оказался средоточием внимания и мимолетной лести. Одним глотком он осушил две трети пинтовой кружки, утер свои жалкие клочковатые усы и вновь поглядел по сторонам, но уже свирепо, как-то странно и угрожающе дергая головой и всем телом. Вначале он оставался глух к участливому хору и дружеским вопросам: «С чего это ты, Берт, старина?», и «Уж нам-то ты можешь рассказать, приятель! Мы же тут все свои!», и «Давай, Берт, не тяни!» И только либо бурчал, либо вопил: «А пошли они все!»

— Да кто пошли-то? — наперебой восклицали голоса.

— Она и он.

— Какие она и он?

— Да Ривз. Дайте только мне его изловить, я уж сверну ему поганую его башку. Налей выпить!

— Так что фермер Ривз тебе сделал-то?

Вновь изнемогши при мысли об утраченных заработках миссис Ригли, мистер Ригли вскочил, грохнул стеклянную пивную кружку об пол и стиснул кулаки.

— Сбежал с моей женой, вот что!

На мгновение зал «Лани» обрел сходство с палатой общин в тот момент, когда оппозиция на задних скамьях заявляет о себе. Вопли «Так ему и надо!» перемежались взрывами непристойного хохота.

— Молодчага Ривз!

— Вон его!

— Погодите!

— Выпить ему налейте!

— Чтоб мне пусто было!

— А пошли они все!

— Ты-то с кем вчерашнюю ночку провел?

— Рога-то не чешутся?

Окутанный алкогольными парами, разбитый горем мистер Ригли возмутился таким бессердечным отношением к своему несчастью и набросился на тех, кто стоял поближе. Трактирщик нырнул под стойку, ухватил его за воротник, встряхнул, вышвырнул на улицу с криком «Нализался! Вон отсюда!» и захлопнул дверь. К окнам прильнули хохочущие физиономии: всем хотелось взглянуть, что будет дальше. Мистер Ригли некоторое время сидел на земле, потирая затылок и бормоча себе под нос. Мимо, резко свернув вбок, пронесся автомобиль, и мистер Ригли поднялся на ноги. Погрозив трясущимся кулаком развеселой компании за стеклами, он нетвердой походкой побрел к своему разрушенному и опустелому Домашнему Очагу.

2

Когда непрерывные усилия миссис Ригли смазать черствый ломоть существования ее детей хоть капелькой джема привели к вышеизложенному бурному эпизоду, Джорджи в Кливе не было. Она уехала, а вернее, была ласково, но твердо отправлена немножко отдохнуть и приятно провести время у Эмпсом-Кортни, родственников Алвины, проживавших на южном побережье в собственном доме, носившем название «Бунгало Булавайо».

Причина заключалась в том, что Джорджи что-то поскучнела, закисла, расхандрилась и решительно не держала хвост пистолетом. Даже полковник заметил, что она только ковыряет свой фураж, а не уписывает его за обе щеки с благовоспитанным равнодушием, как полагалось бы. Алвина, которая сама никогда не болела, бессознательно считала, что любое нездоровье — это либо притворство, либо следствие глупого легкомыслия, а потому и в том и в другом случае обходиться с больным следует холодно-пренебрежительно. Фред же все еще аккуратно пополнял свою дорожную аптечку и обожал прописывать лекарства против всякой хвори. Недуг Джорджи он определил, как «легкую малярийку», хотя Джорджи никогда малярией не болела и, насколько было известно, ее в жизни не укусил ни единый москит. Но Фред уверился в своем диагнозе, ибо на другой день после того, как Джорджи получила письмо Перфлита, у нее немного поднялась температура, сопровождавшаяся ознобом. Полковник немедленно отослал ее в постель и закатил ей такую дозу хинина, что у нее два дня трещала голова, и конечно, она выкинула бы, если бы была в соответствующем положении.

* * *

В первую минуту Джорджи приняла письмо за чистую монету: некто Перфлит (более уже не Реджи), вынужденный уехать по неотложному семейному делу, вежливо написал, выражая свои сожаления и прочее, и прочее. Но по некотором размышлении, еще раз внимательнее прочитав и перечитав письмо, она уловила в его тоне что-то неприятное, какую-то издевательскую насмешку самого дурного вкуса. На какого дядю Банбери он ссылается? Мать Перфлита (упокой Господь ее душу) в девичестве была мисс Уилкинс, и Джорджи ни разу не слышала от него или от других про этих Банбери. И при чем тут Моцарт? Речь же идет не об уроках музыки? Да, в письме было что-то пренебрежительное и одновременно веселое — словно он был о ней невысокого мнения и только обрадовался, что уезжает и может не пить чая с Алвиной и с ней. Она пошла с письмом в сад и вновь перечла его, сидя под большим каштаном на «деревенской» скамье (то есть сколоченной из нарочно подобранных кривых досок). Щеки ее медленно побагровели и запылали, когда ей стало ясно, что Перфлит попросту сбежал от нее. Да, совершенно очевидно, что он испугался, как бы не связать себя… А она-то… Стыд и отчаяние словно пронизывали ее насквозь. А-а-а… как ужасно, как унизительно! И какое слабоволие!

Листья каштана нежно шелестели под ветром, веселые солнечные зайчики пробирались сквозь колышущуюся крону и рассыпались по нестриженой траве, где весной крокусы и нарциссы распускались словно сами по себе. Приходящий садовник подстригал лужайку. Его заслоняли деревья, но она слышала стонущее жужжание косилки, которое завершалось лязгом ножей, когда ее поднимали с травы, чтобы начать новый ряд. Этот привычный, в сущности, мирный и сонный звук показался ей теперь печальным, почти зловещим. Столь же печальным и назойливым было посвистывание полковника, который выводил средние результаты крикетных матчей, аккомпанируя себе нескончаемым повторением «Если б жили в мире только ты да я». Ах, если бы, если бы, если бы он перестал свистеть! У Джорджи не было сил встать и уйти — слишком она расстроенна, слишком несчастна! Она попыталась ни о чем не думать, но ее мысли упрямо возвращались к Каррингтону и Перфлиту, ко всему тому унизительному и отвратительному, в чем она оказалась повинна. Ах, если бы умереть вот сейчас, сию секунду, чтобы избавиться от всего этого! Она даже удивилась, обнаружив, что терпеть Перфлита не может и никогда не могла — противный надутый коротышка, напускающий на себя важность! И правильно сказал кузен, что Перфлит — мерзкий выскочка! Да, выскочка, которого пора бы хорошенько осадить… И она принялась рисовать себе встречи и разговоры с ним, в которых победоносно ставила его на место, сокрушительно показывала ему, какое он ничтожество и как она его презирает за гнусное поведение с женщинами… Но тут мысль о гнусности его поведения вновь заставила ее залиться жгучей краской.


Результатом суток душевных терзаний, упреков по своему адресу и бессонной ночи явилась малярия, столь искусно излеченная полковником. От лошадиной дозы хинина Джорджи и правда стало плохо, так что она даже испугалась. Ее преследовали странные и неприятные фантазии. Конечно, Бог карает ее за то, что она позволила Перфлиту вести себя столь дурно. А она слышала, что те, кто допускает подобное, либо сходят с ума, либо заражаются какой-то неприличной болезнью. И вот теперь для нее наступила расплата. С другой стороны, размышляла она, Лиззи с ума не сошла, хотя вела себя куда более дурно. Эта мысль чрезвычайно ее ободрила (воздействие хинина ослабевало), и хотя она сразу же постаралась отогнать от себя столь грешное утешение, тем не менее минуту-другую у нее хватило смелости думать, что, быть может, небольшое приключение с мистером Перфлитом все-таки не такой уж неслыханный и черный грех.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация