Он услышал, как миссис Перт прошла по площадке спать, слепо ища поддержки у стен. Скрипнули, щелкнули двери. Дом врастал в покой, как камень в лунном свете. Они глядели в ожидании заклинания и победы над временем. Наконец она заговорила — его произнесенное шепотом имя только угадывалось. Он перекинул ногу через перила и вскинул свое длинное тело над пустотой к ее подоконнику, вытянувшись, точно кошка. Она резко вздохнула и негромко вскрикнула «Нет! Нет!» — но схватила его руки на подоконнике и помогла ему влезть в окно.
Потом они крепко сжали друг друга в прохладных юных объятиях и много раз целовались юными губами и лицами. По ее плечам, как густой поток шелка, с милой небрежностью рассыпались волосы. Прямые изящные ноги были одеты в уютные зеленые панталончики, стянутые под коленом резинкой.
Они тесно прижались друг к другу; он целовал пушок на ее плечах и руках — страсть, которая цепенила его тело, управлялась религиозным экстазом. Ему хотелось сжимать ее в объятиях — и уйти, чтобы наедине с собой думать о ней.
Он нагнулся, просунул руки под ее колени и ликующе поднял ее. Она поглядела на него с испугом и обняла еще крепче.
— Что ты делаешь? — прошептала она. — Не надо.
— Не бойся, любимая, — сказал он. — Я хочу уложить тебя спать. Да. Я уложу тебя спать. Ты слышишь? — Он чувствовал, что вот-вот закричит от радости.
Он положил ее на кровать. Потом встал около нее на колени, просунул под нее руки и привлек ее к себе.
— Спокойной ночи, любимая. Поцелуй меня на ночь. Ты меня любишь?
— Да. — Она поцеловала его. — Спокойной ночи, любимый. И уйди через дверь, а не через окно. Ты можешь упасть.
Но он вернулся тем же путем, ликующе изогнувшись в лунном свете, как кошка. Долгое время он не засыпал, снедаемый беззвучной лихорадкой, и его сердце бешено колотилось о ребра. Сон обволакивал его чувства пуховой теплотой, шелестели молодые листья клена, петух издали рассыпал колдовскую песню, завыл призрак собаки. Он заснул.
Он проснулся в горячих лучах солнца, бьющих сквозь занавески веранды. Он ненавидел просыпаться на солнечном свету. Когда-нибудь он будет спать в большой комнате, всегда прохладной и темной. За окнами у него будут тенистые деревья и виноград или высокий обрыв. Его одежда была влажной от ночной росы. Спустившись вниз, он увидел на крыльце Ганта, который с несчастным видом раскачивался в качалке, сжимая палку.
— Доброе утро, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?
Отец бросил на него неуверенно мерцающий взгляд и застонал.
— Боже милосердный! Я несу кару за свои грехи.
— Тебе скоро станет лучше, — сказал Юджин. — Ты что-нибудь ел?
— Я не мог проглотить ни куска, — сказал Гант, обильно позавтракавший. — Еда застревала у меня в горле. Как твоя рука, сын? — спросил он с глубоким смирением.
— Все в порядке, — быстро ответил Юджин. — Кто тебе сказал про мою руку?
— Она сказала, что я повредил тебе руку, — скорбно ответил Гант.
— А-а! — сердито сказал Юджин. — Нет. Мне не было больно.
Гант наклонился боком и, не глядя, неловко похлопал сына по неповрежденной руке.
— Прости меня, — сказал он. — Я больной человек. Тебе не нужны деньги?
— Нет, — ответил Юджин, смутившись. — Мне хватает.
— Приходи сегодня в контору, я тебе дам кое-что, — сказал Гант. — Бедный мальчик! Наверное, ты совсем без гроша.
Но он не пошел в контору, а стал ждать возвращения Лоры Джеймс из городского бассейна. Она пришла, держа в одной руке мокрый купальный костюм, а в другой — кучу разных свертков. Негры рассыльные принесли остальное. Она заплатила им и расписалась.
— У вас, наверное, много денег, Лора? — сказал он. — Вы же каждый день что-то покупаете?
— Папа ругает меня за это, — призналась она. — Но я люблю одеваться. Я трачу все мои деньги на платья.
— А что вы собираетесь делать теперь?
— Ничего… что хотите. Прелестный день, и надо его чем-то занять, правда?
— Прелестный день и не надо его ничем занимать. Хотите пойти погулять, Лора?
— Я очень хочу пойти погулять с вами, — сказала Лора Джеймс.
— Правильно, детка. Правильно, — ликующе сказал он горловым клоунским голосом. — Мы пойдем куда-нибудь одни. Мы захватим с собой что-нибудь поесть, — добавил он упоенно.
Лора пошла в свою комнату и надела туфельки на толстой подошве. Юджин пошел на кухню.
— Есть у тебя обувная коробка? — спросил он у Элизы.
— Зачем тебе? — подозрительно сказала она.
— Я иду в банк, — иронически сказал он. — Мне нужно куда-нибудь сложить деньги. — И тут же добавил грубо: — Я устраиваю пикник.
— Э? А? Что ты говоришь? — сказала Элиза. — Пикник? С кем это? С этой девушкой?
— Нет, — сказал он сердито. — С президентом Вильсоном, английским королем и доктором Доуком. Мы будем пить лимонад — я обещал принести лимоны.
— Хоть присягнуть! — раздраженно сказала Элиза. — Мне это не нравится… что ты уходишь, когда ты мне нужен. Я хотела, чтобы ты сходил заплатить, а то телефонная компания выключит телефон, если я не погашу задолженность сегодня.
— Мама! Ради бога! — досадливо крикнул он. — Я тебе обязательно нужен, стоит мне куда-нибудь собраться. Компания подождет. Один день ничего не изменит.
— Счет просрочен, — сказала она. — Ну, хорошо, бери. Хотела бы я иметь время на пикники! — Она выудила коробку из груды газет и журналов, которые громоздились на низком комоде.
— А еду ты взял?
— Мы чего-нибудь купим, — сказал он и ушел.
Они пошли вниз по улице и зашли в душную бакалейную лавочку на углу Вудсон-стрит. Они купили крекеры, арахисовое масло, смородиновое желе, маринад и большой кусок сливочного желтого сыра. Лавочник, старый еврей, что-то бормотал на жаргоне в свою раввинскую бороду, словно произнося заклинание против гадибуков. Юджин внимательно следил, не прикоснется ли он руками к еде. Они были грязные.
По дороге в горы они заглянули к Ганту. Хелен и Бен были в столовой. Бен завтракал: он, как обычно, с хмурой сосредоточенностью наклонялся над кофе и почти с отвращением отвернулся от яичницы с ветчиной. Хелен пожелала добавить к их запасам вареные яйца и бутерброды и ушла с Лорой на кухню. Юджин сел у стола рядом с Беном, который пил кофе.
— О-о, господи! — сказал наконец Бен, устало зевнув. Он закурил сигарету. — Как сегодня старик?
— По-моему, ничего. Сказал, что не мог есть завтрак!
— Он что-нибудь говорил постояльцам?
— Проклятые негодяи! Грязные горные свиньи! Чтоб вас! А больше ничего.
Бен тихонько усмехнулся.
— Он поранил тебе руку? Дай я погляжу.
