Нино пошла проводить меня до двери, и, когда прислуга подала мне папаху, моя любимая покраснела, опустила голову и чарующе нежно оказала на ломаном азербайджанском языке:
— Я очень рада, что ты остаешься в городе. Честное слово, очень рада. Но скажи мне, Али хан, ты, в самом деле, боишься войны? Ведь мужчины так любят воевать! Если тебя ранят, я буду любить даже твои раны.
Настал мой черед краснеть. Я крепко сжал ее руку и спокойно сказал:
— Я ничего не боюсь, Нино. Придет время, и ты будешь лечить и мои раны. А до тех пор можешь считать, меня трусом.
Нино посмотрела на меня с недоумением. Я пошел домой, раскопал какой-то старый учебник химии, и разорвал его на мелкие кусочки.
Затем я выпил настоящий иранский чай и заказал ложу в опере.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Резкий и яркий свет множества электрических ламп слепит глаза. С позолоченных гипсовых статуй в ложах спадает красный бархат. Лысины в зале сверкают, как звезды на ночном небосклоне. Спины и плечи женщин обнажены. Темный провал оркестровой ямы отделяет сцену от зала. Шепот, шелест программок, хлопанье женских вееров — все сливается в единый гул: через несколько минут в бакинском городском оперном театре должна начаться опера «Евгений Онегин».
Нино сидит рядом со мной. Как только в зале гаснут люстры, я обнимаю ее за плечи. Нино чуть отклоняет голову, и кажется, что она целиком поглощена музыкой. Налюбовавшись ее нежным профилем, я перевожу взгляд на сидящих в первых рядах. В третьем ряду, где-то между левым глазом и кончиком носа Нино в ритм музыке покачивается голова толстого человека с выпученными, как у барана, глазами и лбом философа. Это шушинский аристократ Мелик Нахарарян.
— Смотри, там Нахарарян, — шепчу я Нино.
— На сцену смотри, варвар, а не по сторонам, — шепотом отвечает она, но, тем не менее, косит глазами в сторону Нахараряна.
Тот оборачивается и дружески кивает.
В антракте мы встретились в буфете, куда я пошел купить Нино пару шоколадок. Нахарарян увязался за мной и зашел к нам в ложу.
— Сколько вам лет, Нахарарян? — спросил я его.
— Тридцать, — ответил он.
— Тридцать?! — удивленно воскликнула Нино. — Значит, скоро мы не увидим вас в городе.
— Но почему, княжна?
— Потому что всех мужчин вашего возраста призывают в армию.
Нахарарян захохотал. Его толстый живот при этом забавно подпрыгивал, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
— Очень жаль, княжна, но я не смогу пойти на войну. Врачи обнаружили у меня неизлечимое воспаление придаточных пазух, поэтому я вынужден остаться дома.
Название болезни звучало странно и напоминало какую-то желудочную.
Нино удивленно выпучила глаза.
— А эта болезнь опасная? — с состраданием спросила она.
— Все зависит от самого человека. С помощью хорошего врача не каждая болезнь может стать опасной.
Нино была удивлена и рассержена.
Мелик Нахарарян происходил из одной из самых уважаемых семей Карабаха. Его отец был генералом. Сам же Мелик был здоровым, как медведь, холостяком.
Когда он покидал ложу, я пригласил его на ужин после оперы, и он принял приглашение.
Поднялся занавес. Головка Нино опустилась мне на плечо. А когда зазвучал знаменитый вальс Чайковского, она подняла на меня глаза и прошептала:
— По сравнению с Нахараряном ты чуть ли не герой. По крайней мере, у тебя нет воспаления придаточных пазух.
— У армян просто больше фантазии, чем у мусульман — попытался я вступиться за Нахараряна.
Ленский громко пел под дулом онегинского пистолета, и до самой его смерти, неизбежность которой были предсказаны либретто и музыкой, головка Нино лежала на моем плече.
Это была большая победа, и ее следовало отметить.
Нахарарян ждал нас у выхода театра. На фоне фаэтона Ширванширов его автомобиль выглядел очень по-европейски.
Мы ехали по темным ночным улицам города, мимо гимназии, и лицея, которые ночью производили не столь унылое впечатление. Автомобиль остановился у каменных ступенек городского клуба.
Нино было не совсем безопасно появляться здесь, так как она еще училась в лицее. Но, с другой стороны, в обществе господ Ширваншира и Нахараряна княжна Кипиани могла и нарушить правила лицея святой Тамары.
Мы прошли на ярко освещенную террасу, выходящую в темноту Губернаторского сада. Отсюда были видны звезды, мягко светящееся море и маяки Наргена.
Зазвенели бокалы. Нино и Нахарарян пили шампанское. Они пили вдвоем, потому что ничто в мире, даже прекрасные глаза Нино, не могли бы заставить меня прикоснуться к спиртному на глазах всего города. Поэтому я, как обычно, пил апельсиновый сок. Наконец оркестр из шести музыкантов решил порадовать нас антрактом. Воспользовавшись этим, Нахарарян очень серьезно и задумчиво сказал:
— Вот сидим мы здесь, вместе, представители трех самых больших народов Кавказа, — грузинка, мусульманин и армянин. Все мы трое рождены под одним небом, живем на одной земле. Между нами есть разница, но мы едины, как Троица. Мы одновременно являемся и европейцами, и азиатами, вобрали в себя и Запад, и Восток. И обоим отдаем мы свое богатство.
— Мне всегда казалось, — заговорила Нино, — что кавказцев всегда отличала воинственность. А вот сейчас я сижу рядом с двумя кавказцами, которые совершенно не хотят воевать.
Нахарарян взглянул на нее.
— Княжна, — мягко сказал он, — мы оба хотим воевать, но не друг против друга. Мы отделены от русских высокой стеной Кавказских гор. Если русские победят, наша земля перейдет в их полное владение. Мы будем лишены наших святынь, языка, национальных особенностей. И вместо того, чтобы выполнять роль моста между Европой и Азией, станем просто подобием тех и других. Нет уж, кто воюет за царя, воюет против Кавказа.
— Иранцы и турки грабят нашу страну, шах разорил восток, а султан запад, — проговорила Нино, и казалось, ее устами говорят мудрецы из лицея святой царицы Тамары. — Сколько девушек взяли они наложницами в гаремы! Русские не по собственной воле пришли сюда. Их позвали мы. Грузинский царь Георгий XII добровольно сдался русскому царю. Разве вы не слышали знаменитых слов: «Мы берем на себя оборону грузинского царства не для того, чтоб увеличить нашу и без того огромную империю».
Конечно, мы знали эти слова. Восемь лет подряд нам вдалбливали эти слова из манифеста Александра I, изданного более ста лет назад. «Мы берем на себя оборону грузинского царства…». Эти слова выбиты в бронзе в центре Тифлиса.
Нино не так уж не права. В те времена гаремы Востока были полны кавказскими женщинами, а улицы кавказских городов — убитыми христианами. Я мог бы сказать Нино в ответ: «Я — мусульманин, вы — христиане. Аллах отдал вас в наши руки», но счел за благо промолчать. Мне было любопытно, что ответит ей Нахарарян.
