— Ночью из Яламы пришли эшелоны с русскими солдатами. Они окружили город, и парламент сдался. Все министры, не успевшие бежать, арестованы, парламент распущен. Русские рабочие перешли на сторону своих земляков. В Баку у нас не оказалось ни одного солдата. Все находились на границе с Арменией. Я собираюсь организовать добровольческий партизанский отряд.
Я оглянулся. Нино ушла в комнату, слуги впрягли коней в карету. Нино собирала вещи и о чем-то говорила по-грузински с Куколкой. Потом мы ехали полем. Ильяс бек — верхом рядом с нами.
Вдали были видны огни Гянджи. На мгновение прошлое и настоящее слились в моем сознании. Я увидел бледного, серьезного Ильяс бека с кинжалом на поясе на мардакянской бахче, спокойную и гордую Нино.
В Гянджу мы приехали глубокой ночью. На улицах было беспокойно, людно. На мосту, разделяющем армянские и азербайджанские кварталы, стояли солдаты с оружием наизготовку.
На балконе правительственного здания в свете факелов развевался флаг Азербайджанской Демократической Республики.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Усталые солдаты отдыхали во дворе самой большой в Гяндже мечети. Где-то у реки строчил пулемет.
Я сидел, прислонившись к стене, слушал этот отвратительный треск и думал о том, что Азербайджанская Республика доживает свои последние дни. Передо мной была миска супа, на коленях лежала тетрадь, куда я торопливо записывал происходящее.
Что произошло за это время? Что происходило в эти восемь дней с тех пор, как мы с Нино остановились в маленьком номере гянджинской гостиницы?
— Сумасшедший, ты совсем потерял голову, — говорил Ильяс бек.
Было три часа ночи. В соседней комнате спала Нино.
— Сумасшедший, — повторил он и принялся расхаживать по комнате.
Я сидел за столом, и мне было совершенно безразлично, что думает Ильяс бек.
— Я остаюсь здесь, — снова сказал я. — Придут добровольческие отряды, и мы будем сражаться. Я не собираюсь бежать со своей Родины.
Ильяс бек остановился передо мной, грустно и зло взглянул на меня.
— Али хан, мы вместе учились в гимназии и на больших переменах вместе дрались с русскими. Я был рядом с тобой, когда ты догонял машину Нахараряна. Я отвозил Нино домой, и я стоял рядом с тобой у ворот Цицианишвили. Но теперь ты должен уехать. Ради Нино, ради себя и ради нашей Родины, которой ты еще будешь нужен.
— Если ты остаешься здесь, Ильяс бек, то остаюсь и я.
— Я остаюсь потому, что я — одинок, потому что я умею командовать солдатами, и у меня есть опыт уличных боев. Уезжай в Иран, Али хан.
— Я не могу уехать ни в Иран, ни в Европу.
Я подошел к окну. Во дворе горели факелы, доносился лязг металла.
— Али хан, наша республика не продержится и восьми дней.
Я безразлично кивнул. Под окном прошли люди с оружием в руках. Из соседней комнаты послышался шум, я оглянулся и увидел стоявшую в дверях Нино.
— Через два часа последний поезд на Тифлис, — сказал я жене.
— Да, Али хан, мы едем.
— Нет, едешь ты с Куколкой. Я приеду позже. Пока мне надо остаться здесь. А ты должна уехать. Сейчас все совсем иначе, чем было в Баку. Ситуация совершенно другая, ты не можешь оставаться здесь, Нино, теперь у тебя есть ребенок.
Я говорил что-то еще. Отсветы факелов играли на стене, блики падали на лицо Ильяс бека, стоявшего в углу, опустив голову.
Нино уже окончательно проснулась. Она тихо подошла к окну, выглянула на улицу, потом обернулась к Ильяс беку. Ильяс бек отвернулся. Нино вышла на середину комнаты, склонила голову набок.
— А как же Куколка? — спросила она. — У нас ребенок, ты не хочешь ехать с нами?
— Я не могу ехать, Нино.
— Твой прадед погиб на гянджинском мосту. Я помню это еще из экзаменов по истории.
И вдруг, застонав, как раненый зверь, Нино опустилась на пол. Глаза ее были сухими, тело била крупная дрожь. Ильяс бек выбежал из комнаты.
— Я приеду к вам, Нино. Очень скоро, всего через восемь дней.
Нино продолжала стонать. Люди за окном пели гимн гибнущей республики.
Вдруг Нино замолчала. Она долго смотрела на меня, потом поднялась. Я взял чемодан, запеленатую Куколку, и мы тихо спустились по ступенькам гостиницы. Ильяс бек ждал нас в машине. Через толпу мы с трудом проехали к вокзалу.
— Потерпи три-четыре дня, Нино, — сказал Ильяс бек, — всего три-четыре дня, и Али хан будет с вами…
Нино спокойно кивнула.
— Знаю. Мы поживем сначала в Тифлисе, а потом уедем в Париж. У нас будет домик с садом, и вторым родится мальчик.
— Да, Нино, все будет именно так…
Я старался говорить спокойно и уверенно. Глядя вдаль, Нино стиснула мне руку.
Медленно скользя по извивающимся, как змеи, рельсам, из темноты выполз похожий на зловещее чудовище поезд.
Нино торопливо поцеловала меня.
— Всего хорошего, Али хан. Через три дня встретимся.
— Конечно, Нино, а потом уедем в Париж.
Она улыбнулась, я не мог шевельнуться, словно мои сапоги приросли к перрону. Ильяс бек проводил Нино в вагон. Она выглянула из окна, похожая на испуганную, потерявшую гнездо маленькую птичку. Поезд тронулся. Нино махнула мне рукой.
Ильяс бек на ходу спрыгнул с подножки вагона.
Мы возвращались в город, и я думал о доживающей последние дни республике.
Светало. Город был подобен арсеналу. В Гянджу подтянулись крестьяне, привозя с собой припрятанные пулеметы, боеприпасы. С армянской стороны изредка доносились выстрелы. Та часть города уже принадлежала России.
В Гяндже появился человек с густыми бровями, орлиным носом и глубоко запавшими глазами. Это был шахзаде Мансур Мирза Гаджар. Никто не знал, кто он и откуда приехал. Он происходил из рода Гаджаров, и на его папахе сиял серебряный иранский лев. Человек этот, считавший себя потомком Ага Мухаммеда, взял командование на себя.
Батальоны русских приближались к Гяндже, город был полон беженцами из Баку. Они рассказывали о расстреле министров, аресте депутатов парламента, трупах, выброшенных в море с привязанными к ногам ядрами.
— Мечеть Тезе Пир превращена в клуб, русские избили Сеида Мустафу, собравшегося молиться на крепостной стене. Они связали ему руки и сунули в рот кусок свинины. Ему удалось бежать в Мешхед к дяде. А его отца русские расстреляли.
Все это рассказывал мне Арслан ага, наблюдавший, как я раздаю оружие.
— Али хан, я тоже хочу воевать.
— Ты? Ах, ты перемазанный чернилами поросенок, ты тоже хочешь воевать?
— Я не поросенок, Али хан. И я, как все вы, люблю свою родину. Мой отец убежал в Тифлис. Дай мне винтовку.
