Второй раз авария произошла, когда мы устроили мальчишник перед свадьбой Лало. Хватит, кончай дурить, говорит Чижик, останови машину, нам эти игры ни к чему, понял? Они хотели вылезти из машины, а он — ноль внимания. Да вы что, другу не доверяете? Такие, понимаешь, мужики, а страху — полные штаны! Сейчас я вас по мокрому асфальту, да на повороте, ля-ля… Он был прямо не в себе, и никакие уговоры не действовали. Куэльяр, старик, ты в уме? вези нас домой, понял? У Лало завтра свадьба, за каким дьяволом ему с жизнью расставаться, опомнись, не лезь на тротуар, куда летишь на красный, совсем обалдел, тормози на перекрестках! На улице Альканфорес он врезался в такси. С Лало — ничего, обошлось, Маньуко и Большой чуть не месяц ходили с опухшими лицами, а сам Куэльяр переломал себе три ребра. Они поругались, но недели через две он позвонил и позвал их в бар. Помириться помирились, но с тех пор у них с Куэльяром все разладилось, не было того, что раньше…
Виделись с ним очень редко, и когда Маньуко женился, он сообщил Куэльяру о своем бракосочетании открыткой, а пригласить — нет. И Куэльяр, конечно, не пришел на мальчишник. К тому времени, когда Чижик вернулся из Соединенных Штатов уже с женой — хорошенькой американочкой и двумя детьми, которые еле-еле лопотали по-испански, Куэльяр был в горах, в Тинго-Мария,
[67]
шел слух, что он работает на кофейных плантациях у отца. И когда приезжал в Лиму, а мы, случаем, встречались с ним на улице, то говорили наспех, так, два-три слова — привет, Большой, как жизнь, Фитюля, ничего, ну бывай, привет, чао. А вернувшись вдруг в Мирафлорес, вытворял такое, что вспомнить страшно. Ну а вскоре уехал на север и там разбился насмерть. Как? Где? Да на том страшном повороте на шоссе Пасамайо! Бедняга, говорили они на похоронах, настрадался, жизни был не рад, ясно, что сам себе искал смерти, — и вот такой конец!
Мы уже стали вполне солидными людьми: у каждого жена, машина, дети, которые, само собой, учились в колледже Шампанья или Пресвятой Марии, мы строили загородные дома кто где — в Анконе, в Сайта-Росе
[68]
или на Южном взморье, мы потихоньку толстели, прятали брюшко, рыхлели телом, ежились от колик после еды или вина, приучались к очкам для чтения, разглядывали свои первые седины, темные пятнышки на коже и первые морщинки, первые морщины.
ЭССЕ. РОМАН (фрагмент из книги)
Роман — это свидетельство состояния культуры, он рождается в определенный момент человеческой эволюции, и этот момент, в отличие от того что происходит с другими жанрами, можно установить. Разумеется, историки литературы, многие ученые искали истоки романа в самой далекой древности. В книге Менендеса-и-Пелайо,
[69]
которая называется "Истоки романа", мы читаем, что прошлое этого жанра теряется в мире санскрита, в азиатских цивилизациях, в самых древних культурах.
Я думаю, что это не так: тот жанр, что мы понимаем под романом, на самом деле возник в позднем Средневековье, а те повествовательные формы, которые существовали раньше, не были романами, потому что они писались для того, чтобы через простые вымышленные истории распространять определенные религиозные, моральные доктрины и т. п. Притчи, басни, сказочные, волшебные повествования древних цивилизаций всегда корыстны, воспитательны, дидактичны. Библия полна волшебных историй, которые в живой и простой форме заставляют нас понять известные принципы, известные догмы.
Думаю, что роман — это прежде всего жанр, который не имеет, не может иметь функций педагогического, или назидательного, или дидактического характера. Его функция бескорыстна. Я считаю, что даже произведения вроде "Золотого осла" Апулея и "Сатирикона" Петрония также не соответствуют тому, что мы понимает под романом. И что, напротив, концепция романа остается одной и той же с момента появления рыцарских романов и до наших дней.
Исходя из формальной точки зрения критики говорят, что роман возник в Средние века благодаря своего рода разложению эпической поэзии, которая выродилась и превратилась в роман. Эта интерпретация, возможно и верная, для меня в данном случае не имеет значения.
Роман как жанр заявил о себе в Европе в Средние века с появлением рыцарских романов. И что же случилось? А то, чего не случалось раньше в истории литературы: в ней произошла настоящая революция. Начались преследования этого литературного жанра: роман захотели отменить, считая его вредным. Известно, что рыцарские романы — почти все анонимные именно потому, что их авторов преследовали, сажали в тюрьму, а некоторых даже сжигали. Книги ходили почти всегда подпольно, по крайней мере вначале, и не могли попасть, например, в Америку, потому что там на них был наложен очень строгий запрет: дух исконных жителей Американского континента не должны были подрывать подобного рода книги.
А в чем же упрекали рыцарские романы? В чем обвиняли их авторов? Именно в том, что они, эти книги, безрассудны и абсурдны, и особенно в том, что они отвращают внимание людей от Бога ради земных дел.
Это, конечно, верно, и в какой-то мере мы и сегодня можем понять, с чем был связан скандал, который вызвали в Европе эти первые романы. Они появились в период полного апогея схоластической культуры, когда ум, желания, любовь людей, казалось, были обращены исключительно к Богу.
Роман — в отличие от других жанров — был прежде всего гордым утверждением человеческого достоинства. Он действительно отвлекал внимание людей от Бога, потому что его материя — человек, в этом заключено нечто абсолютно присущее его природе: без земной, по своей сути человеческой проблематики нет романа. Есть прекрасные и долго живущие мистические поэмы, есть прекрасные и долго живущие религиозные драмы, но нет ни одного мистического романа. Романы по сути своей — мирские, даже когда они написаны на религиозные темы. Потому что та иллюзия, та видимость жизни, которую роман прежде всего должен давать читателю, возникает, лишь когда этот читатель, когда это общество узнают в романе собственный опыт, то есть когда они узнают самих себя, когда есть возможность сопоставления на основе своего опыта того, о чем читаешь, с собственной жизнью.
Именно потому главное поле действия романа всегда человек и главный субъект действия — человек. Речь идет о жанре атеистическом по самой своей сути. Роман бросал вызов Божественному. Романист становился до некоторой степени "заместителем" Бога, творцом реальностей, пусть вымышленных, кажущихся. Понятно, что в этом была одна из причин, по которым люди в Средневековье с тревогой и испугом встретили появление жанра, который как бы со стороны и очень связно показывал им окружающую жизнь.
Как же показывали действительность своего времени первые представители этого жанра? Они бескорыстно рассказывали о том, что видели, о том, во что верили, о том, что чувствовали. Их описание, их изображение мира было в отличие от того, что происходило с другими жанрами, не частичным, а, напротив, общим, или, лучше сказать, обобщающим. Создатели жанра старались показать реальность на всех ее уровнях, во всех ее слоях.
