— Ход — лучше не придумаешь! Вершина! — и посмотрел на доску с таким сожалением, с каким смотрят на руины, на остатки былого великолепия.
Когда я назвал этот ход агрессивным, Отакэ весело засмеялся и сказал:
— Ну почему в агрессивности упрекают только меня?!
Сразу после обеда, не успев даже сесть за доску, мастер сделал ответный ход. Время на обед и послеобеденный отдых в контроль времени, разумеется, не входит, но и так было понятно, что мастер не переставая над ним думал. Изобразить, что это не так, посидеть для виду над доской, словно в раздумье, — все эти уловки были мастеру чужды. Весь обед он просидел, глядя куда-то в пространство.
21
Атака началась 69-м ходом, который позднее получил название «дьявольского». Впоследствии мастер признался, что это был один из тех знаменитых ходов, которыми прославился Отакэ. Ошибись белые в ответе — им было бы не собрать свои разрозненные силы, поэтому мастер потратил на обдумывание 70-го хода 1 час 46 минут. Десять дней спустя, 5 августа, он думал над 90-м ходом 2 часа 7 минут, этот ход оказался самым долгим в партии, но и 70-й ход не слишком ему уступал.
Если 69-й ход черных был «дьявольским», то 70-й ход белых, как заметил судья Онода, — «чудом борьбы за выживание». Этим ходом мастер предотвратил смертельную опасность. Отступив на шаг, он сумел устранить угрозу. Найти такой ход было, конечно же, нелегко. Натиск черных, который грозил решить исход игры, сразу же ослаб. Правда, они успели кое-что урвать, но белые, несмотря на свои «раны», развязали себе руки.
Ненастье, о котором Отакэ отозвался стихами «Дождь ли это? Буря ли?», оказалось шквалом — небо быстро потемнело, пришлось включить свет. Белые камни на доске отражались в ней, как в зеркале, сливаясь с отражением фигуры мастера. Неистовство бушевавшего на дворе шквала лишь подчеркивало уют зала, в котором шла игра.
Ливень закончился так же внезапно, как и начался. По горе еще полз туман, а со стороны Одавара ниже по реке небо прояснилось. Горы по ту сторону долины осветились солнцем, послышался треск цикад, кто-то распахнул двери веранды. Когда Отакэ делал 73-й ход, на лужайке резвились четыре черных щенка. Потом небо снова затянулось легкими облаками.
Рано утром пошел дождь. Незадолго до обеда Кумэ Macao, усевшись на веранде в кресло, проникновенно прошептал: «Как здесь хорошо! Даже на душе становится чище».
Кумэ недавно стал заведующим отделом науки и искусства в токийской газете «Нити-нити симбун» и прошлым вечером приехал на игру. Выдвижение писателя на такую должность — неслыханное событие. Игра в го находилась в ведении его отдела.
Кумэ слабо разбирался в го, поэтому большей частью сидел на веранде, поглядывая то на горы, то на соперников. Однако волны нервной напряженности игроков передавались и ему — когда Сюсай глубоко задумывался с выражением боли на лице, точно такое же выражение появлялось и на добром, всегда улыбающемся лице Кумэ Macao.
В понимании игры в го я недалеко ушел от Кумэ, но, постоянно наблюдая за игрой, терял порой ощущение реальности — мне казалось, что лежащие на доске камни сейчас заговорят, словно живые. Стук камня, когда его ставили на доску, отзывался эхом из другого мира.
Матч проходил во флигеле. Там было три отдельных комнаты — одна на десять татами, две других — на девять. В комнате, что побольше, на полу стояла икэ-бана из акации.
— Ветки того гляди упадут, — заметил Отакэ.
В этот день партия продвинулась на 15 ходов и был записан 60-й ход белых.
Пробило четыре часа — время записи хода, но мастер, казалось, не слышал ни боя часов, ни голоса объявившей об этом девушки-секретаря. Она наклонилась к мастеру, не решаясь повторить свои слова. Вместо нее мягко, как будят ребенка, заговорил Отакэ:
— Сэнсэй, вы уже решили, какой ход записать?
На этот раз Сюсай, похоже, услышал и что-то проговорил. Он охрип, голоса не было, и никто не понял, что он сказал. Решив, что ход для записи готов, секретарь Ассоциации достал конверт, но мастер продолжал сидеть безучастно и смотреть на доску.
Затем проговорил с видом человека, медленно приходящего в себя:
— Нет, еще нет.
После чего думал еще 16 минут. На 80-й ход белым потребовалось 44 минуты.
22
31 июля игра проходила в другом зале, на этот раз наверху. Точнее говоря, это была анфилада комнат в восемь, восемь и шесть татами. В одной из них в нише висел свиток кисти Рай Санъё, в другой — Ямаока Тэссю, в третьей — Еда Гаккай
[26]
. Эти комнаты находились как раз над номером Сюсая.
На веранде его номера пышно цвела гортензия. Сегодня на цветок снова прилетела черная бабочка — ее четкое отражение виднелось в воде. Возле козырька над входной дверью свисали тяжелые листья глицинии.
Когда мастер задумался над 82-м ходом, до игрового зала донесся плеск воды. Я выглянул в окно и увидел его жену — она стояла на камнях, по которым переходили через пруд, и бросала в воду кусочки хлеба. В воде, выхватывая друг у друга хлеб, плескались карпы.
В то утро жена Сюсая сказала мне: «К нам приехали гости из Киото, мне пришлось съездить в Токио встретить их. Там сейчас прохладно, хорошо. Но из-за этой же прохлады я беспокоилась, как бы он здесь не простудился».
Жена мастера еще стояла на камнях, как начал накрапывать дождь. Вскоре он превратился в ливень.
Отакэ не заметил, что пошел дождь, и когда ему сказали об этом, пошутил:
— У неба, должно быть, тоже почки шалят, — и выглянул в сад.
Лето было на редкость дождливое. С момента нашего приезда в Хаконэ ни один игровой день не обходился без дождя. Ясная погода и дождь то и дело сменяли друг друга. Вот и сегодня: пока Отакэ размышлял над 83-м ходом, цветы гортензии купались в лучах солнца, кромки гор сияли, как вымытые; но тут же вновь подул ветер и принес с собой дождь.
83-й ход черных занял 1 час 48 минут и побил рекорд белых, поставленный на 70-м ходу. Отакэ, упершись руками в пол, неотрывно смотрел на позицию с правой стороны доски, его колено сползло на пол вместе с подушечкой. Потом сунул руку за пазуху кимоно и застыл в напряженной позе. Это был признак долгого раздумья.
Партия подошла к средней стадии, когда каждый ход дается с большим трудом. Хотя территории белых и черных более или менее определились, точно подсчитать очки было пока невозможно. Настало время делать ходы, придающие границам четкие формы, после чего можно будет вести подсчет. Пора решать, что делать дальше — переходить к ёсэ (завершающая стадия) и оформлять свои территории, вторгаться на территорию противника или навязать ему борьбу на границах. Именно сейчас оценивают партию в целом и в зависимости от этой оценки выбирают дальнейшую тактику.
