Номер У Циньюаня находился на втором этаже прямо над входом, в углу комнаты лежали два татами. У объяснял нам значение ходов, расставляя крохотные камни на малюсенькой доске, водруженной на маленькой подушечке, которая лежала на складном столике.
Шесть лет назад, в 1932 году, вместе с Наоки Сандзюго мы смотрели игру У Циньюаня против мастера на двух камнях форы, проходившую в парке Данкоэн в городе Ито. У Циньюань был одет тогда в темно-синее кимоно в белый горошек с узкими рукавами. Его руки с длинными пальцами, нежная кожа на шее напоминали утонченных, печальных дочерей из аристократических семейств. Сейчас к прежнему впечатлению добавилось ощущение достоинства, которое бывает у молодых монахов из аристократов. В форме головы и ушей угадывалась порода, но сколько-нибудь заметных примет гениальности не было.
У Циньюань быстро, без запинок комментировал партию; иногда, подперев щеку рукой, задумывался. За окном виднелась мокрая листва каштанов. Я спросил его, что он может сказать о партии в целом.
— Очень деликатная, я бы сказал даже, тщательная игра.
Профессионалы, не говоря уже о мастере, стараются избегать скороспелых прогнозов о партии, отложенной в средней стадии. Но я все-таки надеялся услышать от него не столько суждение об отдельных ходах, сколько оценку партии как произведения искусства, с учетом стиля игры Сюсая и Отакэ, то есть ее общую оценку.
— Замечательная партия, — сказал У. — Видите ли, для обоих это игра чрезвычайной важности, поэтому оба играют очень внимательно и жестко. Ни тот, ни другой не допускают ни одного просмотра, ни малейшей ошибки. Это большая редкость. Именно это делает партию такой прекрасной.
— Да-а? — Я был несколько разочарован. — То, что черные играют жестко и плотно, ясно даже мне, любителю, а что вы скажете о белых?
— Хм-м, мастер тоже играет жестко. Если один играет в жесткую игру, другой вынужден отвечать жестко, иначе ему придется плохо. Времени у них более чем достаточно, партия очень важная, так что…
В этом уклончивом и поверхностном ответе так и не прозвучала оценка, которой я добивался. То, что, отвечая на мой вопрос, он назвал игру «тщательной», быть может, слишком смело, не знаю…
Но поскольку я восхищался этой партией, мне хотелось услышать о ней более откровенное мнение.
Здесь же, в гостинице, оказался Сайто Рютаро из журнала «Бунгэй сюндзю», и на обратном пути мы с Сунадой завернули к нему. Сайто рассказал, что до недавнего времени жил рядом с У Циньюанем, в соседнем номере.
— Иногда среди ночи, в полной тишине, когда все вокруг спали, до меня доносился негромкий стук камней, и, признаться, становилось жутковато…
Еще Сайто рассказал, с каким достоинством У провожал гостей до самого выхода из гостиницы.
Едва закончилась последняя партия Сюсая, как я получил приглашение приехать вместе с У Циньюанем на курорт в Симогамо, что на юге полуострова Идзу, и там услышал от него рассказ, что он нередко играет в го во сне и порой даже находит сильнейшие ходы. Проснувшись, он обычно помнит позицию, которую видел во сне.
— Иногда во время игры мне кажется, что я где-то эту позицию видел. Быть может, во сне? — заметил однажды У.
Его противником во сне чаще всего оказывался Отакэ.
30
Перед тем как лечь в больницу Святого Луки, Сюсай, как мне передали, сказал:
— Из-за моей болезни партию придется отложить. Начнутся пересуды, дескать, у белых хорошая позиция, черные тоже стоят неплохо… а ведь игра еще не закончена…
В то время мастер действительно мог так сказать, но, видимо, его слова означали, что у партии есть глубинное течение, понятное только самим игрокам.
Мастер, похоже, был уверен в своей позиции. Потом, после завершения игры, я и корреспондент «Нити-нити симбун» Гои услышали от него неожиданные слова:
— Когда я ложился в больницу, я вовсе не думал, что у белых плохое положение. Не скажу, что не замечал ничего опасного, но ни в коем случае не считал партию проигранной.
99-й ход черных угрожал разрезать цепь белых камней в центре, соединение белых сотым ходом было последним ходом перед больницей. Позднее, комментируя партию, Сюсай сказал, что, если бы он на сотом ходу не соединился, а ограничил бы черных на правой стороне и тем самым предотвратил их вторжение на территорию белых, возможно, получилась бы позиция, не слишком для черных радостная.
— Сорок седьмой ход черных, который позволил белым занять хоси в нижней части, — лишняя перестраховка. Можно назвать его вялым.
Однако, если бы не надежный 47-й ход Отакэ, в этом месте осталась бы лазейка для белых, а именно этого Отакэ не хотел допустить. Так он и сказал впоследствии, когда участники игры делились своими впечатлениями. Кроме того, комментируя партию, У Циньюань отметил, что 47-й ход черных был правильным и обеспечил им непробиваемую позицию.
Я следил за игрой и, когда на 47-м ходу черные соединились, построив прочную стенку, а вслед за этим белые сделали ход в хоси в нижней части, ахнул: какая заявка на большую территорию!
Лично мне 47-й ход позволил почувствовать стиль Отакэ, его готовность к самой решительной схватке. Он заставил белых «проползти» по третьей линии, ходами, сделанными до 47-го, построил мощную стенку и наглухо «запечатал» белых на левой стороне. Такая игра демонстрирует всю скрытую мощь Отакэ. Он шагал твердо и не хотел рисковать, не собирался пасть жертвой боевого искусства противника.
Если бы в средней стадии игры, где-то около сотого хода, позиция и впрямь была «неясной» или игра слишком «тщательной», дело, скорее всего, закончилось бы разгромом черных. Но, видимо, это была лишь тактика, с помощью которой Отакэ укреплял свои позиции. По плотности построения черные превосходили белых, их позиция была надежнее, и впоследствии, когда они «с хрустом вгрызлись» в территорию белых, началась та игра, которую Отакэ особенно любил.
Иногда об Отакэ говорили, что в него перевоплотился мастер Дзёва
[34]
. Дзёва считается сильнейшим игроком старого и нового времени, и мастера Сюсая тоже нередко с ним сравнивали. Играл он очень плотно, главным для него была схватка, он предпочитал повергнуть противника силой. Его стиль можно назвать размашистым и жестоким. Дзёва создал блестящие партии, богатые рискованными ситуациями и неожиданными поворотами. Популярен он был и среди любителей. Поэтому от игры двух профессионалов, каждого из которых сравнивали с Дзёвой, любители ожидали череду жестоких схваток, запутанных позиций, живописной борьбы. Но эти их надежды не оправдались.
Возможно, Отакэ решил, что открытое столкновение в излюбленном стиле мастера Сюсая слишком рискованно, и потому поосторожничал. Он не давал втянуть себя в масштабные схватки и в трудные, чреватые осложнениями позиции, старался, насколько возможно, сузить поле для проявления искусства мастера, навязать ему свою игру. Позволив Сюсаю делать размашистые ходы, он спокойно готовился к будущей борьбе. Его надежная неторопливая манера вовсе не была пассивной, в ней угадывалась скрытая до поры до времени внутренняя мощь. В построениях Отакэ ощущалась непоколебимая вера в свое мастерство. Его стойкость и осмотрительность были исполнены силы, поэтому он неизбежно должен был перейти в удобный момент в сокрушительную атаку, призвав на помощь всю свою врожденную проницательность и целеустремлен ность.
