Если Отакэ вырос в Ассоциации го в период расцвета игры, то Сюсаю пришлось преодолевать огромные трудности. Быстрый прогресс игры после реставрации Мэйдзи и вплоть до наших дней во многом связан с Сюсаем Хонинобо. Как бы там ни было, в мире го он до сих пор остается человеком номер один. Разве не долг наследника — достойно завершить последнюю партию, символизирующую итог шестидесятичетырехлетней жизни мастера? Пусть в Хаконэ и проявились какие-то капризы больного человека, но ведь Сюсай тем не менее продолжал играть, мужественно перенося свои мучения. Не совсем поправившись, он все же приехал в Ито, чтобы закончить партию; приехал, закрасив свою седину, возможно, с риском для жизни. Если его молодой противник откажется сейчас от игры, сочувствие всех безусловно будет на стороне мастера, а Отакэ станет мишенью для нападок. Неважно, что у Отакэ есть веские причины, все равно ему придется оправдываться и отмываться от грязи, а истинное положение дел мир так и не узнает. Последняя партия войдет в историю, а вместе с ней — и отказ Отакэ продолжить борьбу.
На Отакэ лежит сейчас особая ответственность перед грядущими поколениями. Если он бросит игру, сразу же поднимется шум, возникнут кривотолки, появятся прогнозы, как закончилась бы партия, будь она доиграна, и наверняка поползут грязные слухи. Наконец, пристало ли молодому игроку чинить препятствия последней партии старого и больного мастера?
Я говорил сбивчиво, с повторами и остановками, но Отакэ был непоколебим. Конечно, у него были свои резоны, и, подчиняясь, делая одну уступку за другой, он все больше накапливал в себе недовольство. Вот и сейчас, если он уступит, его, невзирая ни на какие обстоятельства, заставят играть начиная с завтрашнего дня. А поскольку завтра он играть не в состоянии, не честнее ли не играть вообще?
— Хорошо, — сказал я, — а если отложить игру на день и начать доигрывание послезавтра, вы будете играть?
— Буду, но, по-моему, говорить об этом уже поздно.
— Значит, на послезавтра Отакэ-сан согласен? Мне важно было убедиться в согласии Отакэ. Я не сказал ему, что собираюсь поговорить с Сюсаем. Мы распрощались.
Когда я вернулся в комнату организаторов матча, корреспондент Гои лежал, подложив локоть под голову, и пытался уснуть.
— Что Отакэ-сан? Не будет завтра играть?
— Не будет.
Секретарь Явата, согнув полнеющую спину, подошел к столу.
— Но он сказал, что, если доигрывание перенесут на один день, он согласен играть. Не попросить ли мастера об этой отсрочке? — сказал я. — Позвольте, я попробую уговорить его.
Я вошел в номер Сюсая, сел на пол и заговорил:
— У меня огромная просьба к сэнсэю. Вообще говоря, у меня нет оснований для такой просьбы, возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но скажите, пожалуйста, не согласитесь ли вы перенести доигрывание на послезавтра? Отакэ-сан просит отсрочить начало на один день. У него болен маленький ребенок, здесь, в гостинице… высокая температура… Отакэ-сан переживает… Кроме того, у самого Отакэ-сан разболелся желудок…
Мастер выслушал меня с недоумевающим лицом и в ответ только коротко сказал:
— Хорошо, так и сделаем.
У меня вдруг выступили слезы на глазах. Все произошло слишком неожиданно.
Дело решилось мгновенно, но я не мог сразу же подняться и уйти, поэтому немного поговорил с женой Сюсая. Сам мастер не сказал больше ни слова ни об отсрочке, ни об Отакэ. Вообще-то, отсрочка игры на один день — не бог весть какое важное дело, но ведь мастер долго мучился ожиданием, и вот, назначенная на завтра игра вновь откладывается. Вряд ли это может быть пустяком для профессионала. Организаторы не посмели об этом даже заикнуться. Разумеется, мастер понял, что я пришел к нему с просьбой ввиду исключительной серьезности дела, но все равно его кроткое согласие тронуло меня до глубины души.
Я зашел к организаторам матча и сообщил о результатах своего разговора с Сюсаем, а потом отправился к Отакэ.
— Мастер сказал, что согласен на день отсрочки и что игру начнем послезавтра.
Отакэ, похоже, был ошеломлен. Я продолжал:
— Мастер пошел на уступку Отакэ-сан, поэтому сейчас, когда это особенно необходимо, пусть и Отакэ-сан сделает ему уступку.
Жена Отакэ, стоявшая возле постели больного ребенка, церемонно поблагодарила меня. В комнате царил беспорядок.
35
Очередная игра состоялась, как и договорились, через день, 25 ноября, то есть через неделю после первого игрового дня в Ито. Накануне приехали освободившиеся от осеннего турнира в Ассоциации судьи последней партии Онода и Ивамото.
Мастер, сидевший на узорчатой подушке с лиловым подлокотником, напоминал жреца. В династии Хонино-бо еще со времен ее основателя, которого звали Санса или Никкай, глава династии носил духовный сан.
Секретарь Ассоциации Явата как-то сказал:
— Нынешний мастер тоже имеет духовное звание, его храмовое имя — Нитион, есть у него и монашеское одеяние.
В комнате, где проходила игра, на одной стене висела каллиграфическая надпись кисти Хампо: «Моя жизнь — часть пейзажа». Глядя на слегка наклонившиеся вправо иероглифы, я вспомнил, что в какой-то газете прочитал о тяжелом состоянии здоровья доктора Такада Санаэ
[35]
. Другой свиток изображал «Двенадцать достопримечательностей города Ито» и принадлежал кисти Мисима Ки, писавшего под псевдонимом Тюсю. В небольшой соседней комнате висел свиток с китайскими стихами бродячего монаха Унсуя.
Рядом с мастером стояла большая овальная жаровня-хибати, отделанная павловнией. Чтобы он снова не простудился, за его спиной поставили еще одну жаровню, а на нее чайник, из носика которого шел горячий пар. Отакэ настоял на том, чтобы мастер, которого слегка знобило, повязал шарф и закутался в теплое кимоно на шерстяной подкладке.
Объявили записанный 105-й ход. Сюсай сделал ответный за две минуты, после чего Отакэ вновь погрузился в раздумья…
— Странное дело! — бормотал он, словно в бреду. — Не хватает времени. Поразительно… Сорок часов на шедевр — и не уложиться! Надо же… Такого еще не бывало. Растратил все время попусту… А ведь мог сыграть за минуты…
Стоял пасмурный день. За окном неустанно щебетала камышевка. Я вышел на веранду немного размяться. Возле фонтана вопреки сезону расцвели два цветка рододендрона. На ветках были и почки. К веранде подлетела трясогузка. Издалека доносился шум мотора — это насос качал воду из горячего источника.
Отакэ потратил на 107-й ход 1 час 3 минуты. 101-й ход открывал атаку на позицию белых внизу и принес черным очков четырнадцать-пятнадцать. 107-й ход расширил территорию черных слева и принес им около двадцати очков, но при этом черные упустили инициативу. Всем нам, наблюдавшим за игрой, показалось, что черные смогут удержать свои приобретения, и мы восхищались этими двумя ходами.
