— Такие люди потом быстро растут на работе.
— Да, сэр. Меня немного смущали его связи. (Есть там один немец, Гассельбахер, проверка пока не дала результатов.) Однако дело, кажется, идет на лад. Как раз, когда я улетал из Кингстона, от него поступила заявка на непредвиденные расходы.
— Это всегда хороший признак.
— Да, сэр.
— Показывает, что заработало воображение.
— Да. Он захотел вступить в члены Загородного клуба. Сборище миллионеров. Наилучший источник политической и экономической информации. Вступительный взнос очень высок, раз в десять больше, чем у нас в «Уайте»
[8]
, но я дал согласие.
— Правильно сделали. Как его донесения?
— По правде говоря, мы их еще не получали, но надо же ему дать время, чтобы наладить связи. Может быть, я слишком напирал на конспирацию.
— Конспирация — прежде всего. Незачем пускать машину, если она тут же взлетит на воздух.
— Видите ли, у него очень выгодное положение. Отличные деловые связи, в том числе с влиятельными чиновниками и даже министрами.
— Так-так! — сказал шеф. Он вынул монокль с черным стеклом и стал протирать его листком туалетной бумаги. Но и глаз, который за ним прятался, был тоже из стекла — бледно-голубой и неправдоподобный, словно у куклы, говорящей «мама». — Чем он занимается?
— Понимаете, он в общем импортирует. Оборудование и всякая такая штука.
В интересах собственной карьеры лучше вербовать агентов с солидным положением в обществе. Прозаические детали, касавшиеся магазина на улице Лампарилья хоть и занесены в особое досье, но вряд ли дойдут до этой подземной комнаты.
— Почему же он не был членом Загородного клуба до сих пор?
— Да видите ли, в последние годы он живет отшельником. Семейные неприятности, сэр.
— Надеюсь, он не бабник?
— Что вы, ничего похожего. Его бросила жена. Сбежала с американцем.
— А он, кстати, не антиамериканец? Гавана не то место, где можно позволять себе подобные чудачества. Нам с американцами надо сотрудничать, — конечно, в определенных границах.
— Нет, он совсем не такой. Человек разумный, положительный. Отнесся к разводу спокойно, воспитывает ребенка в католической школе — так хотела жена. Мне говорили, что на рождество он посылает ей поздравительные телеграммы. Уверен, что на его донесения можно будет целиком положиться.
— А знаете, Готорн, насчет ребенка это очень трогательно. Что ж, подтолкните его, тогда мы сможем судить, на что он способен. Если он и в самом деле такой, как вы говорите, подумаем, не расширить ли ему штат. Гавана может стать нашей ключевой позицией. Стоит где-нибудь начаться беспорядкам, коммунисты всегда тут как тут. Какой у него способ связи?
— Я условился, что он еженедельно будет посылать дипломатической почтой в Кингстон донесения в двух экземплярах. Один экземпляр я оставляю себе, другой пересылаю в Лондон. Для телеграмм я дал ему книжный шифр. Он сможет отправлять их через консульство.
— Они будут недовольны.
— Я сказал, что это временно.
— Если он себя хорошо проявит, я буду за радиосвязь. Надеюсь, он сможет расширить штат своей конторы?
— Ну, конечно. Хотя… Как вам сказать, это не бог весть какая большая контора. Старомодная фирма, сэр. Вы же знаете этих купцов старого закала, искателей приключений…
— Да, Готорн, я их знаю. Маленький, обшарпанный письменный стол. Несколько служащих, теснота. Допотопные арифмометры. Секретарша, которая служит фирме верой и правдой вот уже сорок лет.
Готорн вздохнул с облегчением — шеф отвечал на все свои вопросы сам. Если секретное досье и попадет к нему в руки, — все равно, то, что там написано, не дойдет до его сознания. Маленький магазин, торгующий пылесосами, безнадежно потонул в бурном море фантазии шефа. Положение агента 59200 дробь пять было упрочено.
— Все это стало его второй натурой, — объяснял шеф Готорну, словно он, а не Готорн отворял дверь на улице Лампарилья. — Это человек, который всегда считал гроши и ставил на карту тысячи. Вот почему он и не состоял членом Загородного клуба… неудачный брак тут ни при чем. Вы у нас романтик, Готорн. Женщины в его жизни приходили и уходили, но я уверен, что они никогда не играли в ней такой роли, как дело. Секрет успеха заключается в том, чтобы видеть своих людей насквозь. Этот наш человек в Гаване, так сказать, — порождение века Киплинга. «Останься прост, беседуя с царями», — как там дальше? «Останься честен, говоря с толпой», — и тому подобное. Уверен, что в его залитом чернилами столе где-нибудь спрятана затасканная грошовая записная книжка в черном клеенчатом переплете, куда он записывал свои первые расходы — четверть гросса резинок, шесть коробок перьев…
— Ну, не такой уж он древний старик, чтоб у него не было автоматической ручки.
Шеф вздохнул и вставил на место черное стеклышко. Его невинное око снова спряталось при первом же намеке на оппозицию.
— Дело не в деталях, Готорн, — сердито сказал он. — Но если вы хотите держать его в руках, вы должны найти его старую записную книжку. Это, конечно, метафора.
— Слушаюсь, сэр.
— Ваша версия о том, что он стал отшельником, потеряв жену, основана на ложной посылке. Такой человек ведет себя совсем иначе. Он не выставляет сердца напоказ и не афиширует своих чувств. Если ваша посылка верна, — почему он не стал членом клуба еще до смерти жены?
— Но жена его бросила.
— Бросила? Вы в этом уверены?
— Совершенно уверен.
— Значит, она так и не нашла этой старой записной книжки, не поняла его. Отыщите ее, Готорн, и он будет вашим до гроба… Простите, о чем мы говорили?
— О тесноте его конторы, сэр. Ему не так-то легко будет расширить штат.
— Мы постепенно уволим старых служащих. Переведем на пенсию старуху-секретаршу…
— В сущности говоря, сэр…
— Конечно, все это только предположения. В конце концов, он может нам и не подойти. Отличная порода, эти старые негоцианты, но иногда они видят не дальше своей бухгалтерии, и разведке от них мало пользы. Поглядим, что дадут его первые донесения, а лучше все-таки заранее все предусмотреть. Потолкуйте-ка с мисс Дженкинсон, нет ли у нее в центральном секретариате кого-нибудь знающего испанский язык.
Поднимаясь в лифте и глядя на мелькающие этажи, Готорн обозревал мир словно с борта ракеты. Западная Европа осталась у него под ногами… Ближний Восток… Латинская Америка. Шкафы с картотеками обступали мисс Дженкинсон, как колонны храма окружают убеленного сединами оракула. Ее одну звали здесь по фамилии. По каким-то непонятным конспиративным соображениям всех других обитателей здания называли по именам. Когда Готорн вошел в комнату, она как раз диктовала секретарше:
