— Это и есть ловушка для льва?
— Как видите.
На помосте был укреплен ручной ворот, на который была намотана веревка. Протянутая над западней, она была закреплена на другой ограде загона, той, что образовывали камни, намытые рекой. По веревке ходил на проушине большой, сплетенный из лиан сачок. В него для устойчивости положили несколько камней.
Кроме того, к помосту, под прямым углом, была приколочена узкая, с ладонь, перекладина, конец которой приходился как раз над серединой западни. По этому брусу, держась за веревку, должен был передвигаться король. Когда льва загонят в ловушку, король опустит на него сачок.
— И это?.. — протянул я.
— А вы как думаете? — Как ни старался, я не мог скрыть своих чувств. — Именно здесь я и поймал Атти.
— Вот этими устройствами?
— А Гмило поймал Саффо.
— Послушайте совета, ваше величество. Я, конечно, не спец… Не надо ли?..
— Однако что у вас с подбородком?
Я прикусил нижнюю губу, потом сказал:
— Простите, король. Я одного хочу: чтобы вы не падали духом. Иначе я себе сам горло перегрызу. Но вашего льва обязательно ловить именно здесь?
— На этом самом месте.
— Нельзя ли хотя бы усовершенствовать это устройство? Чтобы задать льву хорошую трепку.
— Благодарю за совет, Хендерсон. — Я не заслуживал такой терпимости со стороны Дафу. Как-никак королем варири был он, а не я. Мне пришлось еще раз напомнить себе об этом факте. Я должен быть благодарен ему за то, что разрешает мне находиться с ним рядом, быть компаньоном. — Я давно заметил, сэр, что в вас сочетаются многие качества.
— Надеюсь, я не попадаю в категорию отъявленных мошенников?
Дафу сидел, скрестив ноги, у входа в шалаш. Отсюда хорошо просматривался загон и ограда из камней. Он начал задумчиво перечислять:
— Страдающий, безразличный, прожорливый… Нет, Хендерсон, я никогда не причислял вас к категории плохих людей. Вы сложный человек. В вас есть кое-что от страдальца, что-то от борца. Вы не попадаете ни под одну рубрику. И вообще, негоже классифицировать друзей.
— Я слишком много имел дел с людьми определенного толка. Теперь будет иначе.
Мы с Дафу сидели на непрочном помосте, пронизанном солнечными лучами. От земли поднимались острые запахи тропических растений. Меня бросило в жар. Мне казалось, что я нашел ту точку, где вещество переходит в запах, а запах в цвет. Чтобы избавиться от этого ощущения, я ступил на узкий брус, по которому должен был пойти король.
— Что вы делаете? — спросил Дафу.
Я испытывал перекладину на прочность, но ответил так:
— Хочу последить за Бунамом.
— Не стойте там, Хендерсон. Немедленно вернитесь сюда.
Рейка прогнулась под весом моего тела, но на ней не появилось ни трещинки. Она была сделана из добротной древесины. Я был доволен результатом пробы и вернулся на помост. Рядом — рукой подать — раскачивался, нагруженный сачок. Напротив нас тянулась ограда из камней. Позади загона в глубокой ложбине стояло каменное строение, которое я вначале не заметил, потому что его загораживала поросль кактусов в цвету.
— Там, внизу, кто-нибудь живет?
— Нет.
— Никто? В американской глубинке тоже много брошенных домов. Наше сельское хозяйство хиреет, и фермеры переезжают в города… Неподходящее, однако, место для жилья.
— Это сооружение не для жилья, — заметил Дафу, не взглянув в ту сторону.
«Склеп, — подумал я. — Для кого?»
— Егеря приближаются. Шум становится громче. — Он встал. Я последовал его примеру. — Вы их видите?
Ладонью я заслонил глаза от солнца.
— Нет, не вижу.
— Мне предстоит самая трудная часть дела, но я ждал ее всю жизнь.
— Вы с малолетства знаете этих животных. Вы рождены для подвига. Хорошо смотреть на человека, который умело делает свое дело, будь то сварщик, верхолаз или мойщик окон небоскреба, вообще любой трудяга с крепкими нервами и сильным телом… Я было забеспокоился, когда вы начали метать череп, но уже через пару минут поставил бы на вас последний доллар.
Под приближающийся бой барабанов и гудение труб я достал из шлема бумажник, чтобы показать Дафу фотографии и тем скоротать тягостные минуты ожидания.
— Ваше величество, я показывал вам карточки моей жены и детей? — Я раскрыл пухлый бумажник и стал перебирать содержимое: паспорт, четыре тысячедолларовые банкноты (нелепо брать в Африку аккредитив), какие-то забытые бумаженции. — Это моя жена. Мы угробили кучу денег на ее портрет маслом и постоянно ссоримся из-за него. Я умолял ее не вешать свое прелестное изображение в ряду портретов моих предков. Меня чуть кондрашка не хватила. На карточке она хороша, не так ли?
На Лили было платье в горошек с низким вырезом. При съемке она улыбалась в объектив и ласково сказала: «Глупенький!» — потому что я дурачился с фотоаппаратом вовсю. На карточке не было видно, какая чистая у нее кожа.
Дафу взял у меня из рук карточку.
— Серьезная особа, — сказал он.
— Она похожа на жену врача, как по-вашему?
— Она похожа на жену серьезного человека.
— Думаю, она не согласилась бы с вашей классификацией человеческих типов, если решила, что я — единственный мужчина в целом свете, за кого можно выйти замуж… А вот моя ребятня… — Дафу долго разглядывал карточки Райси, Эдварда, крошки Алисы в Швейцарии, близнецов. — Они не похожи друг на друга, ваше величество. Но первый зуб у обоих прорезался в один и тот же день.
На следующих трех-четырех карточках был запечатлен ваш покорный слуга. На первой я в красном халате зажимал скрипку между плечом и подбородком, и выражение лица какое-то неземное. Я поспешил перевернуть карточку.
— А на этом снимке вы — капитан Хендерсон?
— He-а, в офицеры я не был произведен. Может быть, когда-нибудь вы захотите посмотреть на мои шрамы. Я подорвался на мине. Мне еще повезло — не разнесло на куски, а всего лишь отбросило футов на двадцать. Хуже всего была рана в живот. Кишка буквально вывалилась. Не знаю, как дотащился до медсанбата.
— Создается впечатление, что раны, беды и неудачи доставляют вам удовольствие, Хендерсон-Санчо.
Вечно Дафу скажет что-нибудь этакое, отчего вещи и явления располагаются в неожиданной перспективе. Некоторые его высказывания сохранились в памяти: «Какого вы мнения о Декарте? Согласны вы с ним, что животное — воздушная машина?» «Вы не считаете, что от Иисуса Христа произошли и праведники, и прохвосты — вообще все категории людей — и он по-прежнему является образцом? Знаете, я иногда думаю, что дурные по моей классификации люди — это выродившиеся виды великих самобытных личностей, допустим, Сократа, Александра Македонского, Моисея, Исайи…»
