– Череп, на выход!
В «предбаннике» уже распечатали черепановский мешок с изъятым имуществом. К удивлению Геннадия, тут же, на столе, лежала и его спата.
– Облачайся!
Подполковник не заставил себя уговаривать.
Вдвоем они вышли на Виа квинтана
[166]
. Обычно в это время здесь было не протолкнуться от тренировавшихся легионеров. Но сейчас было пусто.
Митрил шел впереди. Несмотря на приличный возраст, под шестьдесят, он сохранил быстрый, размашистый шаг легионера.
Лагерь был пуст. И тих. Черепанов терялся в догадках. Они подошли к зданию принципия, штаба легиона. Охраны у ворот не было. Ничего себе! Где же все?
Митрил миновал ворота и вошел внутрь через боковой вход. Тоже не охраняемый.
По узкому коридору они прошли в главный зал, где проводились военные советы. Здесь, в специальной нише, хранились штандарты легиона: «орел», имаго – штандарт с изображением императора, вексилла – знамя легиона. Здесь, к некоторому облегчению Черепанова, охрана была. Двое стражников, как обычно.
У лестницы, ведущей на галерею, префект лагеря остановился.
– Наверх, – скомандовал он, пропуская Черепанова вперед.
На лестнице слуха Геннадия достиг странный гул. Словно очень отдаленный шум океана.
Шагнув сразу через три ступеньки, подполковник ступил на галерею и увидел закованные в доспехи спины всех шести трибунов легиона: главный, Магн, – справа, особняком.
Офицеры раздвинулись, пропуская Черепанова вперед…
Весь легион был здесь, на внутреннем дворе принципия. Все десять когорт. Не строем, как обычно, а просто толпой. Молчаливой и от этого еще более грозной. Сверкающее поле бронзовых и стальных шлемов, кое-где проросшее красными гребнями кентурионов.
Седой Митрил встал рядом с Черепановым.
– Вот он! – рявкнул префект. – Вы этого хотели?
Сначала вроде бы ничего не произошло, но потом тысячи рук разом вскинулись вверх, и толпа взорвалась ревом. Тем самым «бар-ра», повергавшим в страх врагов Рима.
«Черт возьми, – подумал Черепанов. – Я и не думал, что так популярен».
Сокрушительный звук рвал воздух над лагерем чуть больше полуминуты. Потом как бы сам собой стих, и толпа потекла из ворот на Виа принципалис, снаружи снова превращаясь в дисциплинированные когорты и кентурии.
Трибун-латиклавий Магн резко развернулся, пронесся мимо Черепанова, хлестнув его краем плаща, и, яростно стуча каблуками, скатился вниз по лестнице.
– Ну натворил ты дел, гастат, – пробасил префект Митрил, прозванный Скорпионом за почти патологическую любовь к боевым машинам. – Чуть бунта не устроил.
Черепанов молчал. Хотя, с его точки зрения, он-то был совершенно ни при чем.
– Смотри-ка, даже не оправдывается, – заметил один из трибунов.
– Ничего, – сказал другой. – Вот приедет Максимин…
Но, судя по выражениям лиц высшего офицерства легиона, не очень-то они опасались приезда легата-главнокомандующего. И что еще важнее, младший кентурион Череп вдруг почувствовал себя среди них своим. Но с привкусом гордости: еще неизвестно, поднялся бы легион, если бы латиклавий заправил под арест кого-нибудь из них?
Впрочем, Черепанов был почти уверен, кто затеял бучу. В любом случае, своих он в обиду не даст!
Глава одиннадцатая
Приятное с полезным
Бараки, в которых размещаются кентурии, – деревянные «копии» палаточного лагеря. На каждый контуберний – своя клетушка. Правда, с отдельным входом. И с общим козырьком вдоль открытой части строения. Здесь, на ступеньках, очень удобно чистить оружие. Или овощи. Или просто чесать языками с «коллегами по работе». Не в комнатах же это делать, где еле-еле умещается восемь лежанок и столько же ларей с личным имуществом. Лари не запираются: у своих не крадут. Такое не одобряется богами и общественностью. «Общественность» за такое рубит руку. Но Черепанову всегда казалось, что эти люди богов боятся больше, чем закона. Суеверны господа легионеры, ничего не поделаешь. И религиозны. Одних праздников – штук по двадцать в месяц.
В честь государственных богов, в честь мертвых императоров и в честь живого. Традиционные праздники и индивидуальные, коих тоже немало, поскольку в каждой провинции свои местные боги.
К счастью, далеко не все праздники считаются основанием для отлынивания от работы.
Разумеется, в каждой комнатке – свой крохотный ларарий. Почти все солдаты предпочитают иметь под рукой материальные воплощения любимых божеств. «Проверенные в деле». Тоже понятно. Пуля – она, как говаривал не родившийся еще Александр Васильевич, – дура. И стрела тоже.
В кого попадет – в тебя или в соседа? Кто это решает? Ну ясно кто! Поэтому при страшной тесноте и строгом правиле «все свое ношу с собой» (вернее, на себе) все равно у каждого солдата – куча талисманов, оберегов и иных «проверенных» вещиц. Черепанов с суевериями не боролся. Тем более что сам теперь стал «предметом суеверия». Пусть верят во что хотят, лишь бы дело делали.
Чуть получше с «жилплощадью» – у «двойных» и «полуторных»: одна комната на троих.
И уж совсем хорошо – у кентуриона. Аж две комнаты. Да еще канцелярия. Да еще особое помещение для хранения штандарта. И маленький склад всякой всячины. Правда, у барака общая стена с бараком пятой кентурии, а кентурион пятой, к сожалению, храпит… Впрочем, здесь все равно намного лучше, чем в карцере.
Однако к себе Черепанова не пустили.
Вся его славная «шестая» выстроилась перед бараком. В полном параде. И приданные кавалеристы тут же – во главе с Трогусом.
– Шестая кентурия десятой когорты Первого Фракийского легиона на службе Антония Александра Севера Августа! – зычно выкрикнул опцион Ингенс. – Семьдесят один легионер согласно списочному составу. Шестеро – на лечении. Двое – в карауле. Пятеро – на общественных работах! Происшествий нет. Дисциплинарных взысканий нет. Легионер Гитон за проявленное умение поощрен пятью дополнительными пайками. Докладывает опцион Гай Ингенс!
– Отлично, опцион! – похвалил Черепанов. Подумал немного и добавил: – Спасибо, ребята!
Дружно грохнули щиты. Лица легионеров сияли.
Черепанов никогда не стремился завоевать любовь подчиненных. И тем не менее чертовски приятно!
– Спасибо, ребята! Все свободны. Тренировки на сегодня отменяются.
Пусть у парней тоже будет маленький праздник.
Дружный ликующий вопль. Геннадий даже чуток взревновал: бойцы явно обрадовались дню безделья больше, чем возвращению кентуриона.
– Мы тут кое-что приготовили, кентурион, – заговорщицки произнес Мелантий Ингенс. – Прошу к нам.
