Вернувшись к себе в отель, я решил готовиться к отъезду из Вашингтона. Чем быстрее смогу уехать, тем лучше. Укладывая вещи, я вспомнил о заграничных экскурсиях, организуемых нью-йоркским лыжным клубом, о которых мне в свое время рассказывал Джордж Вейлс. Как же назывался этот клуб? Ах да, «Кристи». И тогда не придется беспокоиться ни о провозе багажа, ни о досмотре в швейцарской таможне. Пройти мимо таможенников в Швейцарии, с улыбкой помахав им рукой, было явно привлекательно. Кроме того, сбежавшего ночного портье отеля «Святой Августин» вряд ли станут искать среди трехсот пятидесяти веселых лыжников в самолете, который увозит их на экскурсию в снежные горы, откуда через три недели они также всем гуртом вернутся обратно.
Я уже укладывал вещи во второй чемодан, когда раздался телефонный звонок. Мне ни с кем не хотелось говорить, и я не снял трубку. Но телефон продолжал настойчиво звонить, и пришлось ответить.
— Я знала, что ты у себя, — услыхал я в трубке голос Эвелин. — Нахожусь в вестибюле и справилась у портье.
— А как же свидание в Вирджинии? — нарочито скучающе спросил я.
— Объясню, когда увидимся. Могу я подняться к тебе? — нерешительно проговорила она.
— Полагаю, что можешь.
Она рассмеялась немного грустно, как мне показалось.
— Не наказывай меня, — сказала она и повесила трубку.
Я застегнул воротничок, подтянул спущенный галстук и надел пиджак, чтобы по всей форме холодно встретить ее.
— Ужасно, — поморщилась она, войдя в номер и осматриваясь. — Хромированная Америка.
Опустив руки, она стояла посреди комнаты, очевидно, ожидая, чтобы я помог ей раздеться.
— Я не намерен провести тут остаток дней своих, — почти продекламировал я, помогая ей снять пальто.
— Да, вижу, — кивнула она, взглянув на упакованный чемодан, лежавший на кровати. — Уже в дорогу?
— Ага.
Мы церемонно стояли друг против друга.
— Сейчас отправляешься?
— Особенно не тороплюсь. Ты же сказала, что занята сегодня… в Вирджинии, — подчеркнул я.
— Была занята. Но весь день меня не покидала мысль о том, что есть в Вашингтоне человек, который жаждет видеть меня. Потому я и приехала. — Она сделала попытку улыбнуться. — Надеюсь, не помешала?
— Вовсе нет.
— Может, ты пригласишь меня сесть?
— О, извини. Ради Бога, садись.
Она села и с чисто женским изяществом закинула ногу на ногу. Щеки у нее зарумянились, должно быть, она прошлась по морозцу в Вирджинии.
— Что еще занимало тебя? — спросил я, продолжая стоять на почтительном расстоянии.
— Видишь ли, — она стянула коричневые перчатки и положила их на колени, — я решила, что под конец нехорошо говорила с тобой.
— Мне приходилось слышать кое-что и похуже.
Она покачала головой:
— Это было очень грубо. Чисто по-вашингтонски. Привычная деформация и чувств, и речи. Не следовало предлагать тебе… Прости меня.
Я подошел, наклонился к ней и поцеловал ее головку. От нее еще веяло свежестью загородной зимней прогулки.
— Не расстраивайся. Не такой уж я слабонервный.
— Ты, конечно, не звонил Бренде.
— Нет, конечно.
— Какая это была глупость с моей стороны, — вздохнув, сказала она. Потом улыбнулась, лицо ее посветлело, стало нежным и молодым. — Забудешь обо всем этом, обещай мне.
— Забуду, если хочешь. А о чем еще ты раздумывала в Вирджинии?
— Да о том, что в ту ночь мы сошлись пьяными.
— Даже основательно пьяными.
— И я подумала, что, будь мы трезвыми, наша близость была бы прекрасней. Ты еще пил сегодня после нашего обеда?
— Нет.
— И я не пила, — улыбнулась она, поднялась с места, подошла и обняла меня. На этот раз я раздел ее.
Временами в середине ночи она шептала:
— Завтра же уезжай. Иначе я никогда не отпущу тебя.
Когда я утром проснулся, ее уже не было. На столе она оставила записку, написанную четким, несколько наклонным почерком.
«Вот и конец праздника. Пошли будни. Не принимайте всерьез того, что вам говорит женщина. Эв.» Я скомкал записку и бросил ее в корзинку.
8
На другой день я получил заграничный паспорт. Хейла на службе не было, но он дал все необходимые указания своей секретарше мисс Шварц.
Вероятно, после того как он отвел душу, высказал все, что у него наболело, ему было как-то неудобно увидеться со мной. Сплошь и рядом человек, даже ваш друг, если он разоткровенничался с вами ночью, потом наутро, при свете дня, сожалеет об этом.
Мисс Шварц была, как всегда, исключительно красива и очаровательна, но я не завидовал моему другу Джереми Хейлу.
Получив по чекам свой карточный выигрыш, я отправился в универсальный магазин, где купил два крепких, но легких чемодана темно-синего цвета с красной окантовкой; один побольше, другой поменьше. Чемоданы были дорогие, но я не скупился — главное было надежно сохранить деньги. Я приобрел также довольно вместительный атташе-кейс с цифровым замком. Кейс легко помещался в большем из двух чемоданов. Теперь я был полностью снаряжен в неведомый путь — Одиссей, пускающийся с попутным ветром в далекое плавание, тревожное путешествие, полное опасностей и превратностей судьбы.
Продавец предложил мне выбрать сочетание цифр для секретного замка:
— Советую выбрать такое число, которое имеет для вас какое-то значение, и тогда вы его не забудете.
— Шестьсот два, — сказал я, уверенный, что этот номер с покойником в «Святом Августине» я никогда в жизни не забуду.
С новенькими чемоданами, уложенными в багажнике взятой напрокат машины, я в три часа дня выехал в Нью-Йорк. Перед отъездом позвонил брату и сказал, чтобы он ожидал меня завтра в десять утра у здания банка, где в сейфе лежали мои деньги.
Не доезжая до Нью-Йорка, я остановился переночевать в придорожном отеле в окрестностях Трентона. Мне не хотелось быть в Нью-Йорке дольше, чем это было необходимо. Понимая, что это глупо и что буду сожалеть об этом, я все же не удержался и позвонил в Вашингтон на квартиру Эвелин. Я даже не знал, что скажу ей, мне просто хотелось услышать ее голос. К счастью, никто не ответил.
По Парк-авеню я въехал в Нью-Йорк, направляясь к банку. На одном из перекрестков недалеко от «Святого Августина» я остановился по красному сигналу. Зажегся зеленый свет, и по какому-то неясному побуждению я свернул на улицу, где находился этот отель. По спине побежали мурашки, когда я медленно проезжал мимо знакомого, обманчиво импозантного подъезда, и меня настойчиво одолевала мысль зайти и повидаться с хозяином. Толкало к нему неуемное желание узнать о предпринятых розысках. Если бы нашлось место, где поставить машину, то я, наверное, сдуру зашел бы, но вся улица была забита автомобилями.
