Поставив машину на стоянке, мы вышли и направились к красивому строению на вершине холма, вокруг которого был разбит большой парк. В парке как-то неуклюже стояли огромные статуи, колышущиеся вокруг них деревья и кусты создавали впечатление, что и статуи вот-вот сами сдвинутся с места.
В музее почти никого не было, но меня главным образом озадачило то, что я в нем увидел. Очень редко бывая в музеях и на выставках, я привык видеть в их залах традиционные произведения живописи и скульптуры. Тут же я столкнулся с формами и образами, которые, очевидно, возникали лишь в странном воображении художников и передавались на полотнах грязными пятнами и мазками или диким искажением обычных предметов и человеческих форм, в чем я не мог найти никакого смысла. А меж тем Фабиан молча, с серьезным сосредоточенным видом, чинно переходил от одного экспоната к другому, весь поглощенный их созерцанием. Когда наконец мы вышли из музея, он глубоко вздохнул, как вздыхают после тяжкого труда, и воскликнул:
— Какая сокровищница искусства! Сколько тут собрано неуемного воплощения энергии, борьбы, сумасбродного юмора! Вам понравилось?
— Боюсь, что до меня ничего не дошло.
— Вы хотя бы честный человек, — рассмеялся Фабиан. — Нам надо почаще заглядывать на выставки и в музеи. В конце концов вы перешагнете через порог обычных восприятий и чувств. Только побольше всматривайтесь. Как и всякое ценное достижение, это тоже требует усилий.
— А стоит ли? — спросил я, понимая, что в его глазах выгляжу обывателем, но про себя возмущаясь его уверенностью в том, что я должен учиться, а он учить. Как бы там ни было, если б не мои деньги, то он не оказался бы этим утром на средиземноморском побережье, а сиднем бы сидел в Сан-Морице за карточным столом в надежде выиграть у партнеров хотя бы на оплату счета в отеле.
— Для меня стоит, — сказал Фабиан, мягко взяв меня за руку. — Вы недооцениваете душевные радости, Дуглас. Не одной лишь черной икрой жив человек.
Мы остановились у кафе на площади в Сен-Поль де Вансе и сели за один из столиков, стоявших прямо на улице. Невдалеке под деревьями несколько пожилых мужчин играли в шары, их голоса хрипло звучали у старинной потемневшей стены, которая была частью еще сохранившихся средневековых крепостных сооружений. Мы лениво потягивали белое вино, наслаждаясь бездельем и праздностью, когда некуда спешить и нечего делать, разве что бездумно следить за игрой, которая не приносит ни выигрыша, ни проигрыша.
— Не растворяйте наслаждения, — громко произнес я. — Вы помните, чьи это слова?
— Мои, конечно, — рассмеялся Фабиан. И, помолчав, вдруг спросил: — Как вы относитесь к деньгам?
Я в недоумении пожал плечами:
— Никогда особенно не задумывался над этим. А что бы вы ответили на этот вопрос?
— Деньги не существуют для нас как таковые. Они связаны с положением в жизни. Например, ваши взгляды на жизнь, судя по тому, что вы мне рассказывали, сразу в один день изменились, верно?
— Да, это произошло в кабинете врача, когда меня отстранили от полетов.
— И вы согласны, что ваше отношение к деньгам стало тогда совсем иным?
— Да.
— В моей жизни не было такого драматического поворота, — продолжал Фабиан. — Но я давно уже решил, что в мире лишь одна бесконечная несправедливость. Что я видел и пережил? Войны, в которых гибли миллионы невинных людей, разрушения, засухи, голод. И наряду с этим продажность верхов, обогащение воров и постоянное умножение жертв. И почти никакой возможности избежать или хотя бы облегчить страдания. Признаюсь, я всегда стремился не попасть в число жертв. Как я мог заметить, у кого деньги, те не становятся жертвами. Деньги приносят свободу быть самим собой. Бедняк же подобен мышке, блуждающей в лабиринте. У него нет выхода, в поисках пути им движет голод. Конечно, та или иная мышка может выскочить из лабиринта. Или случайно, или по счастью, как мы с вами. Кроме того, есть люди, которые жаждут власти, готовы унижаться, предать всех и вся, убивать, лишь бы добиться ее. Приглядитесь к некоторым из наших президентов и ко всяким полковникам, которые правят сегодня большей частью мира. Встречаются и святые, которые скорее сожгут себя, чем станут сомневаться в том, что как бы свыше осенило их. А затем огромное множество тех, что преждевременно состарились от нелепого рвения на поточных конвейерах, в рекламных агентствах или на биржах. Я уж не говорю о женщинах, ставших работягами в постели, шлюхами из чистой лени. Когда вы были летчиком, то, наверное, чувствовали себя счастливым человеком.
— Очень счастливым, — подтвердил я.
— Не люблю летать, — признался Фабиан. — В воздухе или скучаю, или боюсь. Каждому свое. У меня, признаюсь, желания весьма банальные и эгоистичные. Прежде всего не люблю работать. Обожаю общество изящных женщин, путешествия, жизнь в хороших отелях. И поскольку мы волею судеб стали компаньонами, мне бы хотелось, чтобы у нас были и общие вкусы. А я обнаружил, что вы, Дуглас, чересчур уж скромны. Потому в критический момент вы, того и гляди, станете мертвым грузом. Деньги и скромность просто несовместимы. Как вы могли заметить, я люблю деньги, но скучаю копить их, угробив на это лучшие годы жизни. Надо находить деньги, что лежат в доступном месте, куда время от времени проникают посторонние вроде меня, не связанные установленными законами и моральными предубеждениями. Благодаря вам, Дуглас, и счастливой случайности с одинаковыми чемоданами я сейчас получил возможность жить как мне нравится. Теперь о вас. Хотя вам уже больше тридцати лет, в вас еще есть что-то ребяческое, неустойчивое. Если у меня всегда была цель, то у вас нет сейчас ясного направления. Прав я?
— Не совсем, — ответил я. — Скорее я пока еще на распутье.
— Быть может, вы еще полностью не поняли последствий своего поступка?
— Какого поступка? — удивился я.
— Того, который вы совершили в «Святом Августине». Скажите, если бы с вами ничего не случилось и вы по-прежнему были бы летчиком, забрали бы вы эти деньги у мертвеца?
— Нет, конечно.
— Но, увы, есть одно обстоятельство, от коего всегда зависишь, — изрек Фабиан. — Дурной человек в какой-то момент всегда оказывается на дурном месте. — Он налил себе еще вина. — Что касается меня, то я никогда не колебался, если что плохо лежит… Но все это в прошлом. А сейчас нам надо забыть, откуда у нас деньги, нарастить на них капитал, чтоб не видно было, с чего начали.
— Каким же образом? Не сможем же мы каждый раз покупать лошадей, чтобы они брали призы.
— Да, оно, конечно, так, — согласился Фабиан.
— А в бридж или триктрак, как вы сами заявили, играть вы больше не будете.
— Нет, не буду. Эти люди за карточным столом угнетали меня. Мороча их, я стыдился самого себя, что вдвойне неприятно для человека, который высокого мнения о своей персоне. Каждый вечер я садился с ними за стол с холодным расчетом взять у них деньги и ничего более. А мне приходилось быть обходительным, выслушивать их исповеди, ужинать с ними. Я уже достаточно стар для всего этого. Ах, деньги, деньги… — он произнес с таким выражением, словно это было основное условие задачи, которую задали решить на дом. — От деньжат тем больше удовольствия, чем меньше думаешь о них. Хорошо иметь их, не полагаясь на свое счастье или сноровку. А для вас лучше всего сколотить такой капиталец, что приносил бы приличный постоянный доход. Кстати, Дуглас, какой годовой доход вас устроит?
