– Спасибо, – сказала Пегги, – мне больше ничего не надо.
Официант отошел. «Если бы в двадцатом году он не сел на пароход в Неаполе, – подумал Майкл, – сегодня он был бы, вероятнее всего, в Ливии, а не на Пятьдесят шестой улице».
– Знаешь, что я собираюсь сделать сегодня? – резко спросила Пегги.
– Ну?
– Кое-куда пойти и выйти за кого-то замуж. – Она вызывающе и со злостью взглянула на него через небольшой, покрытый винными пятнами стол.
Девушка за соседним столиком, яркая блондинка в красном платье, говорила сиявшему улыбкой седовласому мужчине, с которым она завтракала:
– Вы должны как-нибудь представить меня своей жене, мистер Копаудер. Я уверена, что она чрезвычайно обаятельна.
– Ты слышал, что я сказала? – спросила Пегги.
– Слышал.
К столу подошел официант и поставил небольшой бокал.
– Осталось только три бутылки, – заметил он, – в эти дни невозможно достать коньяк.
Майкл взглянул на официанта. Ему почему-то не понравилось его смуглое, приторно-сладкое, тупое лицо.
– Держу пари, – сказал Майкл, – что в Риме это не составляет никаких трудностей.
По лицу официанта пробежала дрожь, и Майклу показалось, что он слышит, как тот сокрушенно говорит про себя: «И этот стыдит меня за Муссолини. Все эта война, ох, эта проклятая война».
– Да, сэр, возможно, вы правы, – улыбаясь произнес официант и отошел, растерянно двигая руками и скорбно поджав верхнюю губу, давая этим понять, что он не несет никакой ответственности за итальянскую армию, итальянский флот, итальянскую авиацию.
– Ну? – громко спросила Пегги.
Майкл молча потягивал коньяк.
– Что ж, мне все ясно.
– Просто я не вижу смысла сейчас жениться, – ответил наконец Майкл.
– Ты абсолютно прав, но так надоело смотреть, как убивают одиноких мужчин.
– Пегги! – Майкл с нежностью прикрыл своей рукой ее руку. – Это на тебя совсем не похоже.
– А может быть, и похоже, – ответила Пегги, – может быть, я раньше не была похожа на себя. Не думай, – холодно добавила она, – что через пять лет, когда ты вернешься со всеми своими медалями, я встречу тебя с приветливой улыбкой на лице.
– Ладно, – устало проговорил Майкл, – давай не будем говорить об этом.
– А я хочу говорить об этом, – возразила Пегги.
– Ну хорошо, говори, – согласился Майкл.
Он заметил, что она старается сдержать слезы, лицо ее расплылось и размякло.
– Я хотела быть очень веселой, – сказала она дрожащим голосом. – Идешь на войну? Давай выпьем… И я бы сдержалась, если бы не этот отвратительный моряк… Вся беда в том, что я могу забыть тебя. У меня был один друг в Австрии, и я думала, что буду помнить его до конца своих дней. Он был, пожалуй, лучше тебя, смелее и нежнее, но в прошлом году его двоюродная сестра написала мне из Швейцарии, что его убили в Вене. В тот вечер, когда я получила это письмо, я собиралась с тобой в театр. Мне казалось, что в этот вечер я никуда не смогу пойти, но стоило тебе появиться в дверях, и я почти совсем забыла того человека. Он был мертв, и я уже почти не помнила его, хотя однажды я тоже просила его жениться на мне. Кажется, мне ужасно везет в этом отношении, не правда ли?
– Перестань, – прошептал Майкл, – пожалуйста, Пегги, перестань.
Но Пегги продолжала говорить, ее глубокие, выразительные глаза были полны слез.
– Я глупая, – говорила она. – Вероятно, я забыла бы его, если бы мы даже поженились, и, видимо, забуду и тебя, если ты не скоро вернешься. Может быть, это просто предрассудок, но у меня такое предчувствие, что если бы ты был женат и знал, что тебе нужно вернуться именно сюда, где у тебя есть дом и законная жена, ты бы непременно вернулся. Нелепо… Его звали Йозефом, у него не было дома и вообще ничего, поэтому, естественно, они и убили его. – Пегги вдруг поднялась. – Подожди меня на улице, – сказала она, – я скоро приду.
Она быстро вышла из небольшой темной комнаты с маленькой стойкой у окна и развешанными по закопченным стенам старыми картами винодельческих районов Франции. Оставив официанту на столе деньги по счету и хорошие чаевые в качестве компенсации за свою грубость, Майкл неторопливо вышел на улицу.
Стоя у ресторана, он задумчиво курил папиросу. «Нет, – окончательно решил он про себя, – нет, она не права. Я не собираюсь взваливать на себя это бремя и не позволю делать это ей. Если она забудет меня, что ж, это будет просто дополнительная цена, которой приходится расплачиваться за войну, своего рода боевая потеря, которая не входит в подсчет убитых, раненых, уничтоженных ценностей, но, безусловно, относится к числу потерь. Напрасно мы пытались бы избежать ее».
Появилась Пегги. Ее волосы ярко блестели на солнце, видимо, она только что старательно причесала их там, наверху, а улыбающееся лицо было спокойно.
– Прости меня, – сказала она, касаясь его руки. – Я так же удивляюсь этому, как и ты.
– Ну и хорошо, – ответил Майкл, – я сегодня тоже вел себя не блестяще.
– Я совсем не то хотела сказать. Ты ведь веришь мне?
– Конечно.
– Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе об этом человеке из Вены. Интересная история, особенно для солдата.
– Хорошо, – вежливо ответил Майкл, – я с удовольствием послушаю.
– А теперь, – Пегги посмотрела на улицу и сделала знак такси, медленно приближавшемуся с Лексингтон-авеню, – я думаю, мне лучше вернуться на службу и поработать до конца дня, не правда ли?
– Нет необходимости…
Пегги с улыбкой посмотрела на него.
– Я думаю, что так будет лучше, – сказала она, – а вечером мы увидимся снова, будто и не завтракали сегодня вместе. Пусть будет так. У тебя найдется достаточно дел на эти полдня, не правда ли?
– Конечно.
– Желаю хорошо провести время, дорогой, – она нежно поцеловала его, – и надень вечером серый костюм. – Не оглянувшись, Пегги села в машину. Майкл смотрел вслед удалявшейся машине, пока она не повернула за угол. Потом медленно пошел по теневой стороне улицы.
Вскоре он вольно или невольно перестал думать о Пегги, было о чем подумать и кроме этого. Война делает человека скупым, он бережет для нее все свои чувства. Но это не оправдание, ему просто не хотелось думать сейчас о Пегги. Он слишком хорошо знал себя, чтобы вообразить, будто два, три, четыре года сможет сохранить верность фотографии, письму в месяц раз, памяти… И он не хотел предъявлять ей никаких претензий. Они были здравомыслящими, прямыми, искренними людьми, и сейчас перед ними встала проблема, которая так или иначе коснулась миллионов окружающих их людей. Но разрешить эту проблему они могут ничуть не лучше, чем самый простой, самый неграмотный молодой парень из лесной глуши, который, оставив свою Кору Сью, спустился с гор, чтобы взяться за винтовку. Майкл знал, что они больше не будут говорить на эту тему ни этой ночью, ни другой, пока не кончится война, но знал он и то, что не раз еще долгими ночами на чужой земле, воскрешая в памяти прошлое, он будет с мукой вспоминать этот чудесный летний день и внутренний голос будет шептать ему: «Почему ты не сделал этого? Почему? Почему?»
