Федров удрученно покачал головой. Поведение Майкла ничуть не влияло на его взаимоотношения с Джоном Стэффордом, однако служило постоянным раздражающим фактором. Федров считал Джонни очень славным мальчиком — с прекрасными, как у отца, манерами. Джонни унаследовал от матери следы ее неземной красоты, но был несколько женственным. Своими бестолковыми метаниями по правой половине поля Джонни на все годы юности, а возможно, и на всю оставшуюся жизнь отметал саму возможность дружбы с Майклом. Даже рассчитывать на снисхождение с его стороны, пожалуй, не мог. «Нет, надо обязательно потолковать еще раз с этим маленьким ублюдком», — подумал Федров, заранее понимая всю бесполезность предстоящего разговора.
— Забавно, не правда ли? — спросила Ли. У нее был голос, как нельзя более соответствующий внешности, — низкий, музыкальный, многообещающий, с еле слышным оттенком иронии.
— Что забавно?
— Да вот сидим тут с тобой, — ответила Ли, — а наши ребятишки гоняют мяч. Ходят слухи, они уродились от разных отцов.
— Ли, — усмехнулся Федров, стараясь говорить как можно более сурово, — прекрати сейчас же! Ты просто невозможна!
Ли хихикнула.
— Одно из немногих оставшихся в жизни удовольствий. Хочу чуточку завести тебя, — сказала она. — Ведь у меня всякий раз получается, верно?
— Нет, — солгал Федров.
— Лжец! — усмехнулась Ли.
Познакомились они еще в 1935-м, вскоре после того как Ли вышла замуж за приятеля Федрова по фамилии Росс. Ли было всего шестнадцать, когда она выходила замуж. И никто не удивлялся, что эта девушка выскочила замуж так рано. Как сказала ее мать на свадьбе: «Слава Богу, что дотянули до шестнадцати. Я боялась, она выйдет замуж еще в двенадцать лет».
В течение года или около того Бенджамин периодически встречался с этой парой, затем Россы переехали в Детройт. И они с Ли не виделись до 1945 года. Они случайно встретились в Париже, где Ли работала в Красном Кресте. А Федрову как раз дали недельный отпуск, и он пошел в мужской клуб при Красном Кресте, находившийся на бульваре Капуцинов. И там вдруг выяснилось, что кофе и пончики подает посетителям не кто иная, как Ли Росс.
К этому времени он уже был женат на Пегги. Но первой его мыслью, когда он увидел Ли, было: «Черт, жаль, что я не оказался с ней в одном городе, когда она получала свидетельство о разводе».
1942 год
Отец Пегги был полковником медицинской службы и работал в Джорджии, куда Бенджамина отправили в военный лагерь обучаться на пехотинца.
Пегги в тот год исполнилось двадцать. Это была белокурая, не очень высокая девушка с такими темно-синими глазами, что при определенном освещении они казались фиалковыми. Она коротко, под мальчика, стригла свои густые жесткие волосы. Фигурка гибкая, но с намеком на будущую полноту, ноги плотные, приятно округлые, по-спортивному крепкие. И Бенджамин, несколько избалованный той легкостью, с какой переключался с одной интрижки на другую, причем с самыми хорошенькими женщинами Нью-Йорка, находясь в здравом уме и твердой памяти, вдруг с удивлением обнаружил, что более очаровательных и сексуальных ножек, чем у Пегги, он никогда не видел. В свои двадцать лет Пегги была очень привлекательной девушкой, а в тридцать обещала стать настоящей красавицей.
Бенджамин познакомился с ней в саду, на теннисном корте, куда пригласили его друзья родителей, пожилая пара по фамилии Бронштейн. Бронштейны переехали из Нью-Йорка на юг и обзавелись там процветающим бизнесом. В городе им принадлежал магазин модной дорогой одежды для мужчин. Они были очень добры к Бенджамину и приглашали его к себе всякий раз, когда его на несколько часов отпускали из лагеря.
Родители Пегги арендовали дом рядом с Бронштейнами. Впервые Бенджамин увидел Пегги, когда она вошла через калитку в живой изгороди, разделявшей владения Вудхемов и Бронштейнов. На ней было коротенькое платьице для игры в теннис, открывавшее крепкие загорелые ноги. Когда она начала приближаться к корту, где Бенджамин лениво и бессистемно перекидывался мячом с пятнадцатилетним сыном Бронштейнов, он нарочно отбил мяч в сторону, в кусты, чтоб можно было хорошенько рассмотреть эту девушку. Он стоял и совершенно бесстыдно пялился на Пегги, точно его насмерть сразил образ пока безымянной молоденькой девушки в коротком беленьком платьице, проходившей сквозь зеленую цветущую изгородь. Этот образ являл собой как бы символ отрицания смерти, он так резко контрастировал с жестким, угловатым, чисто мужским армейским миром.
И в теннис она играла просто превосходно, в резком и стремительном калифорнийском стиле (семья ее переехала из Сан-Франциско), и шустро бегала по корту. Ее коротенькая белая юбочка так красиво при этом развевалась. Случайно пропустив мяч, она покачала головой и с шутливым отчаянием в голосе заметила:
— Ну, Пегги Вудхем, ты играешь прямо как какая-то девчонка!
Победить ее было нелегко. В том первом сете, который Бенджамин сыграл с ней жарким субботним утром в Джорджии, ему с трудом удалось выиграть со счетом 6:4. Стоя у сетки, она мрачно пожала ему руку и сказала:
— Вот уж не думала, что меня может победить выходец из Нью-Йорка! И тем более с таким ударом слева, как у вас.
— А что не так с моим ударом слева? — спросил Бенджамин.
— Да это просто смех, а не удар, — явно поддразнивая его, ответила девушка. — Чистый смех, да и только! Типичный удар пи-эф-си!
[16]
— А вы, стало быть, чином повыше, — сказал Бенджамин. — Что ж, поздравляю. — И с этого момента как-то само собой получилось, что они начали говорить друг с другом, точно были знакомы долгие годы. — Лишь потому, что отец у тебя полковник, — добавил Бенджамин. Он успел немало узнать о ней в то утро. Отец ее руководил хирургическим отделением в военно-полевом госпитале; сама она работала в городе, в книжном магазине. Недавно окончила Стэнфорд, где получила степень бакалавра гуманитарных наук. Была помолвлена с каким-то футболистом-звездой, но разорвала помолвку, поскольку жених оказался «отвратительным типом»; страдала комплексом неполноценности, потому что ее мать считалась самой красивой женщиной Сан-Франциско. Говорила она весело и быстро, с присущими выходцам с Запада откровенностью и прямотой. И когда настал час ленча и они вместе пошли к Бронштейнам, Бенджамин вдруг подумал: «Хорошо, что сейчас война, иначе я непременно женился бы на ней». Ему исполнилось двадцать восемь, до сего времени он ловко избегал брачных уз. С одной стороны, ни одна женщина, если не считать давнего романа с Пэт, просто не вызывала у него желания вступить с ней в брак. С другой — он придерживался твердого намерения не жениться до тех пор, пока не разбогатеет. Брак и без того штука непростая, и осложнять его отсутствием средств к существованию не имело смысла.
После ленча приехал отец Пегги, и они сыграли парную игру с участием сына Бронштейнов. Патрик Вудхем оказался жилистым лысым мужчиной, с лицом и манерами, словно специально созданными для того, чтобы отдавать команды. Когда Патрику Вудхему было десять, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: если разразится война, у этого парня непременно окажутся на плечах погоны с орлами. Кто-то становится полковником, кто-то им просто родится. Так вот, Патрик Вудхем был прирожденным полковником. Он также совершенно замечательно играл в теннис, и в паре с Бронштейном они разгромили Бенджамина с Пегги в трех сетах подряд. После чего и расстались — полковнику Вудхему было пора обратно, в госпиталь.
