– Насколько я в курсе – он, – немедленно откликнулся Эйтингон.
– Ну так вот, Паша, – размеренно продолжал Серебрянский, – секретили их так, что даже в самом Разведупре едва ли с десяток посвященных нашлось бы. Мы сами случайно узнали – когда «маскировщиков» прихлопнули; те, кто посообразительнее, в Испанию поехали, где с нашим контингентом соответственно пересеклись. Вот и все, по большому счету. Кое-кого мы знаем, но половина из них, если не больше, до сих пор где-то сидит. Так что Наум, может быть, и прав. Жаль, жаль…
– Да чего уж там, – вздохнул Эйтингон и тут же гораздо бодрее продолжил: – Если Паша и так их вытаскивать надумал!
– Правда? – Брови Якова поползли вверх. – А почему я об этом ни сном ни духом?
Если он рассчитывал, что под его строгим взглядом Судоплатов стушуется, то бывший начальник Особой группы явно недооценил своего преемника – старший майор виноватым не выглядел и глаза не отвел.
– Решение принято на самом верху, – ответил за него Наум. – И как его реализовать, мы пока даже не думали. Как хотя бы одна наметка появится – тебя, Яша, сразу подключим.
– Вот вы жуки! Дипломаты херовы! – выругался Серебрянский, но друзья видели, что он на них не сердится.
Раздавшийся телефонный звонок помог окончательно сгладить неловкость момента.
– Да. Я. Понял. Сейчас буду. – Судя по отрывистости ответов Павла, звонили по делу и свои. – Собирайтесь, голуби мои! Идем к криминалистам – они что-то в «синей тетради» интересное раскопали! – приказал он, положив трубку. – И, Яша, Христом богом прошу, оставь тапочки здесь!
Пока спускались с седьмого этажа на второй, все хранили молчание – разговаривать в коридорах в этом здании было не принято. И из соображений секретности, да и просто неудобно – слишком часто приходилось прерываться для предъявления документов. Конечно, Павел мог сходить к экспертам и один, но заставлять коллег и, что куда более важно, друзей сгорать от любопытства – нет уж, увольте!
– Ну-с, чем порадуете? – Павел за руку поздоровался с начальником криминалистической группы, приданной их отделу. Несмотря на несоответствующее возрасту небольшое звание (все-таки для сорока пяти лет лейтенант – это несерьезно), товарищ Морозов был специалистом более чем опытным – его недавно перевели из судебной лаборатории Наркомюста. «А что делать, если никто не предполагал, насколько вырастет объем работы? Хорошо, что его удалось уговорить, ведь многих гражданских специалистов и консультантов сейчас приходится по всей действующей армии отлавливать – призвали, не обратив внимание на специальность. А многие и сами добровольцами пошли…» – подумал старший майор.
– Распотрошили мы вашу тетрадку, товарищи! – Заметив, что гости встрепенулись, он поторопился их успокоить: – Не волнуйтесь, очень аккуратно, по всем правилам науки! Давайте пройдем вот к тому столу, – и он указал куда.
– Хорошо, копию успели сделать, – еле слышно буркнул Эйтингон.
– Вот, полюбуйтесь! – На большом столе, освещенном сразу четырьмя настольными лампами, правда, по яркости больше походившими на небольшие прожекторы, лежала аккуратно разобранная на листы тетрадь.
– Ох, ё! – Это отреагировал уже Серебрянский. Судоплатов в принципе был с ним солидарен, но ему, как начальнику, приходилось держать марку. – А обложка где? – спросил он после еле заметной паузы.
– С ней как раз сейчас работают, там есть несколько интересных деталей, – бодро ответил криминалист. – А пока, если позволите, я коротенечко расскажу, что нам удалось накопать по этому документу.
– Я, пожалуй, присяду, – заявил Яков и оседлал ближайший стул.
«Занятно, мебель у них вся разномастная, – отметил интересную деталь Павел, привыкший к казенному единообразию, царившему в здании Наркомата. – Наверное, часть вещдоков себе оставляют? Надо будет при случае спросить…»
– Анализ почерков в вашем документе показал, что заметки написаны как минимум пятью людьми. Материалы по структуре германской армии и тайной полиции, техническим характеристикам предметов вооружения написаны в основном двумя почерками. Этих людей мы условно назвали «Торопыга» и «Аккуратист». Следует отметить, что оба лица хорошо владеют иностранными языками – изменения в почерке при переходе с кириллицы на латиницу практически незаметны. Начертания букв очень индивидуальны, но эти люди точно учились не при царе.
– Что, так заметно? – хмыкнул Серебрянский.
– Конечно, опытный глаз сразу отличит написанное мной или вами от букв, вышедших, так сказать, из-под пера товарища Судоплатова. Следовательно, оба этих подо… субъекта моложе тридцати пяти лет.
– А это как вы узнали?
– Элементарно! Писать обычно начинают учиться лет в пять-шесть… Да, да, да, – Морозов поднял руки, останавливая возможные возражения, – здесь речь идет о людях как минимум из интеллигенции, товарищи. Уж больно гладко излагают… Так вот, переучиться для человека, лет десять писавшего с «ятями» и «фитами», очень сложно, поверьте моему опыту. Окончания многих слов выходят иначе. – Вооружившись пером, эксперт на клочке бумаги показал, что он имеет в виду. – На новую орфографию перешли году в двадцатом, так? Эксперименты отдельных новаторов я в расчет не беру, как малозначимые в нашем случае. Соответственно, отнимаем от этой даты примерно шесть лет и получаем год рождения субъектов. Как раз перед началом империалистической они и родились, голубчики!
– Как ни обидно, но вынужден вас огорчить, товарищ Морозов, – сверкнул улыбкой Яков. – Эти ребята постарше будут. Лет на десять, примерно. Так что либо они от сохи, либо… либо – не знаю…
– Большинство иностранных слов написаны печатными буквами, – вмешался в разговор Эйтингон, – а вы говорите, что они хорошо владеют языками. Что-то не сходится, товарищ.
– Малозаметные штрихи, хорошо видимые только в увеличительное стекло, показывают, что авторы заметок намеренно переходили на печатные буквы, видимо, для облегчения понимания иностранных слов менее подготовленными читателями.
Члены Особой группы переглянулись – при чтении «синей тетради» они пришли к такому же выводу.
– Иногда, впрочем, они это делать забывали, и тогда первая буква выходила у них своеобразно – и не печатная, и не прописная. Вот на эту латинскую «Н» посмотрите. Очень типичный пример! – эксперт карандашом показал, что имеет в виду.
– Ладно, с этими двумя более-менее ясно. А остальные? – Павел понял, что быстро управиться не выйдет, и поискал глазами, куда бы приземлиться.
– Еще один получил у нас прозвище «Чекист». Его заметки относятся больше к методикам работы немецкой секретной полиции и контрразведки, а также методическим записям для наших диверсантов. С языками у него, если судить по почерку, куда как хуже.
– А возраст? – Серебрянский почесал кончик носа и подмигнул Судоплатову.
– Старше обоих предыдущих. – Однако на этот раз в голосе Морозова мелькнула тень сомнения: – Вполне возможно, что образование получал уже в зрелом возрасте.
