Вы знаете, несмотря на неожиданность, тогда они мне совершенно не показались страшными! Молодые парни, один, правда, сильно старше нас – лет двадцать пять ему на первый взгляд было. Но ничего пугающего, признаюсь, я не увидела. Обычные ребята – когда к нам в Дубно летом в лагеря красноармейцы приезжали, точно так же выглядели. Наши, пожалуй, и поопрятнее будут. По крайней мере, в майках не расхаживали.
Удивительно, но мы разговорились – уж больно старший немец хорошо русский знал. Слова, конечно, коверкал, падежи путал, не без этого, но все понимал и практически не сбивался. И чего уж тут скрывать, кадрил нас настойчиво – я даже оторопела, когда поняла. Сейчас-то понимаю, дело такое, солдатское, а тогда обалдела…
Москва, улица Горького. 22 августа 1941 года. 14.08
– Павлуша, давай начистоту! – В машине они с Серебрянским были одни, если не считать водителя, так что на подобное нарушение субординации внимание можно было не обращать. – Мне кажется, что их надо вытаскивать сюда как можно скорее. Как от диверсантов, от них толку в настоящий момент немного – если все, что они наворотили за последние два месяца, хоть наполовину правда, поиздержаться группа должна была сильно. А вот за содержимое их голов я б и ноги не пожалел. Опять же, опыт положительный имеется – этому майору и припасов подкинули, и людей забрали. – По привычке к конспирации старый диверсант при посторонних говорил, не называя ни имен, ни названий.
– Все это так, Яша, спорить не буду. Но и уверенности у меня нет. Вытаскивать, а потом опять забрасывать? Сам же знаешь, большие проблемы с переброской групп в немецкие тылы. Что ни заброска, то либо не туда, либо не вовремя. А эти уже там сидят, сеть развернули. ПэЭф устал спасибки нам говорить.
– Да с чего ты про сеть взял, а? Если меня чуйка не подводит – они данные в основном из трофеев и пленных добывают. Ну и маршрутничают
[44]
помаленьку. Судя по этим бумагам, – Яков похлопал по портфелю, в котором покоилась забранная у экспертов «синяя тетрадь», – в том, кто есть кто у немцев, они петрят дай боже! Следовательно, проблем с распознаванием частей у них быть не должно. Черт! – Последнее восклицание к делу не относилось, а вырвалось совершенно непроизвольно, поскольку «эмка» внезапно сильно вильнула, практически встав поперек дороги. Взвизгнули тормоза, но этот звук потерялся на фоне отчаянных матюков шофера.
– Что там?! – вцепившись в спинку переднего дивана, заорал Судоплатов.
– Колесо пробило! – вывернув руль в сторону обочины, прошипел водитель.
– Ну, ерш твою медь! Главная улица столицы, и гвозди разбросаны! ОРУД-то
[45]
куда смотрит?! – потерев плечо, которым он чувствительно приложился о дверцу, посетовал Яков.
Машина действительно встала, не доехав буквально пару десятков метров до площади Белорусского вокзала.
– Сколько менять будешь? – Павел был более конкретен.
– За четверть часа управлюсь, товарищ старший майор.
– Давай, а то на «Динамо» опоздаем. Пойдем, Яков Исаакович, воздухом подышим…
– А что, сегодня на «Динамо» в футбол играют? – в спину командирам спросил сержант госбезопасности.
– Ага, гранатами, – буркнул Серебрянский, вылезая. Футбольным болельщиком он не был, к тому же круговерть войны не оставляла времени ни для каких мирных хобби.
Площадь являла собой разительный контраст с улицей Горького, если на последней, вопреки статусу главной магистрали столицы, и, соответственно, страны, прохожих было относительно немного, даже, скорее, мало, то перед вокзалом буквально яблоку негде упасть. Доминировал, правда, защитно-зеленый цвет, но перед самим зданием вокзала Павел разглядел и скопление гражданских.
– Пойдем, Яша, глянем, – предложил он спутнику.
– А чего глядеть, бойцов на фронт провожают. Вон, видишь, шпалерами стоят, а родня у вокзала…
– Пошли, пошли… Ноги разомнем, а то нам скоро придется геморрой лечить.
Они дошли до угла, торопливо пересекли улицу, где и остановились. Павел молча разглядывал толпу, от последних рядов которой его отделяло метров пятнадцать. «Насколько же разная у людей реакция! – отметил он про себя, разглядывая лица. – Вот молодой плечистый шатен – на лице широкая улыбка, пилотка залихватски сбита набок. Сразу видно – рвется в бой. Уверен в себе и своей армии. Да еще и головой по сторонам вертит – мол, посмотрите, каков я орел. Рядом угрюмо вглядывается в толпу мужик лет тридцати пяти – сорока. И хоть поблескивают у него в петлицах сержантские треугольники, понятно – этот войне совсем не рад. Знать, понюхал уже пороху… Вот нервно поправляет очки человек с внешностью типичного служащего. Этот, в отличие от предыдущих, внимательно слушает оратора на трибуне. Невооруженным глазом заметно, что все происходящее ему в новинку».
В этот момент выступавший, картинно взмахнув рукой, завершил свое выступление словами из обращения Сталина: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»
«Ура!» военнослужащих слилось с невнятными выкриками и аплодисментами гражданских. В воздух взлетели головные уборы, кто-то начал размахивать флагами – все развивалось по сценарию, ставшему за последние месяцы знакомым. Сейчас оркестр заиграет, подумал Судоплатов, покосившись на группу музыкантов, стоявшую поодаль, у эстакады над железной дорогой. Однако он ошибся – совершенно неожиданно над площадью разнеслось слаженное пение:
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой! —
выводили хорошо поставленные мужские голоса.
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.
Нарастающая мелодия словно смыла шум толпы, крики провожающих становились все реже, пока единственным фоном песни не остался слитный топот тысяч ног.
Пусть ярость благородная
вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война!
– Яша, – облизнув внезапно пересохшие губы, попросил Павел, – дай-ка мне песенник.
Серебрянский от неожиданности мотнул головой – очевидно, песня захватила и его, – молча расстегнул портфель и достал «черную тетрадь». Нет, обложка не поменялась, просто так посчитали более красивым, что ли. И теперь в группе эти два документа сокращенно называли «СТ» и «ЧТ».
