Руководитель Пятого департамента Имперского Управления безопасности с сомнением покачал головой, но ничего не сказал.
* * *
В комнате для допросов царила спокойная, можно даже сказать, благостная, насколько такое определение вообще можно применить к подобному месту, атмосфера. Никаких «мер устрашения», никакого давления. Сидевший на привинченном к полу металлическом табурете мордатый здоровяк в заношенной и изорванной советской форме подробно отвечал на все вопросы, задаваемые ему Освальдом через переводчика. Стенографист, сидевший за столом в углу, старательно фиксировал все, что говорилось в комнате.
«Интересно, кому можно верить, московскому радио или рейхсминистерству пропаганды? – После получения сногсшибательных сведений и доклада о них «наверх» Бойке объявил перерыв и сейчас задумчиво просматривал стенограмму допроса. – Красные заявляют, что каждый советский человек готов жизнь отдать за свою страну, геббельсовские пропагандисты – наоборот, что русские только спят и видят, как бы скинуть ненавистных комиссаров. А этот, – Освальд заглянул в начало протокола, – Сергей Самчук из Курска, находится точно посередине. И против нас воевал, а сейчас рассказывает все без утайки, по крайней мере, я того, что он врет, не замечаю, несмотря на весь опыт… А то, что, может, именно из-за его показаний мы поймаем этих загадочных диверсантов, его нисколько не смущает. Опять же, доносить он не сам пришел и, если бы его не обнаружила одна из поисковых групп, так и молчал бы».
От раздумий унтерштурмфюрера отвлекла противно скрипнувшая дверь, и вообще, все здание, на взгляд Бойке, требовало серьезного ремонта, но что делать, если другого пока не подобрали?
«Ого, оба-двое пожаловали!» – Освальд вскочил, вытягиваясь по стойке «смирно».
– Сидите, – махнул рукой Мюллер и, подойдя к допрашиваемому, принялся пристально разглядывать ярко освещенное светом сразу двух настольных ламп с полированными рефлекторами лицо.
– Кто такой? – Освальд открыл было рот, но бригаденфюрер недовольно поморщился: – Пусть сам отвечает!
Переводчик, пожилой зондерфюрер «G»
{43} из остзейских немцев, старательно перевел вопрос.
– Красноармеец Самчук, господин генерал! – «Хм, а ранг Мюллера он точно определил! Значит, соображает быстро», – подумал Бойке, услышав перевод ответа.
– Где служил?
– Девяносто четвертое управление военно-строительных работ в Слуцке. Плотник.
– Коммунист?
– Нет.
Шеф гестапо резко отвернулся от русского и, подойдя к столу Бойке, сел на край.
– Расскажи про то, как бежал из лагеря! – Мюллер скрестил руки на груди и снова принялся внимательно вглядываться в лицо пленного.
– Я не бегал, нас освободили, господин генерал!
– Рассказывай с самого начала! – приказал Мюллер, не меняя позы.
– В лагерь я попал…
– Нет, про тот день, когда освободили! – уточнил, выслушав первые слова перевода, бригаденфюрер.
Историю про «олимпийские игры» Бойке уже слышал, а потому несколько отвлекся, размышляя о том, что он, наверное, никогда бы так не поступил с пленными. Нет, Освальд был убежденным нацистом, но, сталкиваясь по роду службы с «унтерменшами», воспринимал их не как карикатурных полуобезьян, а как упорного и умелого врага. Точнее, верил он в неоспоримое превосходство немецкой расы в целом над другими, но именно как общности людей, ведомых к своей цели гениальным фюрером, а не как сборищу сверхсуществ. Тут, опять же, сказывался характер его службы – слишком часто «истинные арийцы» вели себя по отношению друг к другу совсем не так, как предполагала идея «О великом братстве германской крови».
– …вы уверены, что он сам вызвался на бой? – Вопрос Мюллера оторвал унтерштурмфюрера от логических построений.
– Да, господин генерал! Я этого пленного не помню, он, похоже, недавно к нам в лагерь попал, но драться он точно сам вышел. Даже назад в толпу одного из выбранных оттолкнул.
– Интересное поведение, ты не находишь, Артур? – обратился Мюллер к Небе.
– Я с таким самопожертвованием уже сталкивался… – пробормотал начальник Крипо. – Не то что на драку, на расстрел сами выходят. Но редко.
– Нет, я имею в виду то, когда он решил «засветиться». Ты слышал, с какой легкостью он разделал этого громилу в открытом бою. Как тебе кажется, для человека с такими навыками составило хоть какую-нибудь проблему бежать во время, скажем, вывода на работы, а? Я полагаю, что нет. И учти, что, несмотря на всю тупость лагерного начальства, после такой славной драки его бы сразу взяли на карандаш. Следовательно?
– Он решил показать себя приезжим! – догадался Небе.
– А это значит, что приехали они именно за ним! – закончил Мюллер.
– Да, но почему неизвестные, если уж их признали за своих, просто не забрали его с собой?
– А ложный след? Полтысячи русских, разбегающихся по округе, способны серьезно спутать карты полевой полиции и Службе безопасности.
– Разрешите обратиться, бригаденфюрер? – подал голос Бойке и после одобрительного кивка Мюллера продолжил: – Насколько я успел выяснить, они не разбежались, как этот, а были уведены колонной на юг.
– Они ведь не бесследно растворились, так?
– Совершенно верно! На счету этих людей, похоже, несколько нападений на гарнизоны южнее Слуцка, хотя эти данные сложно назвать точными… Захват склада трофейного вооружения на их счет я бы относить не стал, он неплохо охранялся, и для захвата такого объекта нужно нечто большее, нежели толпа бывших пленных.
– Все эти подробности сейчас совершенно не важны! Меня куда как больше интересуют эти неизвестные в немецкой форме, которые так легко сошли за своих при дневном свете и близком общении!
Мюллер повернулся к пленному, испуганно следившему за бурной дискуссией:
– А теперь вам придется вспомнить, как выглядели эти гости… – «Как мягко стелет! – обратил внимание на изменившийся тон начальника Освальд. – Если до этого он говорил резко, почти приказывал, то сейчас прямо добрый дядюшка, разговаривающий с непутевым племянником!»
