— Сибил, выплюни… Что это?
Она тут же прячет мешочек в ладонях.
— Это мое! Я должна беречь!
— Наше, — едва слышно поправляет ее брат, стуча зубами от холода.
Легран заставляет себя подняться, подойти к перилам и посмотреть вниз. Вода плещется на уровне второго этажа, успокаиваясь.
— Сидите здесь, — строго наказывает он близнецам. — Я сейчас вернусь.
Двери трех квартир на этаже оказываются незапертыми. Жильцы поспешно покинули их, услышав сигнал к эвакуации. Этьен проходит к окну, выглядывает на улицу, коротко ругается по-французски и спешит к детям.
— Привал, герои. Пойдемте со мной. Нам необходим хотя бы час отдыха.
Они забиваются в брошенную квартиру, стаскивают мокрую одежду. Этьен заворачивается в найденный плед, загоняет детей в кровать, укрывает двумя одеялами. Снимает с пояса флягу с коньяком.
— По большому глотку. Иначе простудитесь и заболеете.
Близнецы послушно отпивают, закашливаются, краснеют.
— Гадость! — вопят они наперебой.
— Лекарство, — строго возражает Этьен и хмурится: — Ну-ка, быстро оба руки показали!
Сибил и Уильям переглядываются и нехотя кладут руки поверх одеяла. Пододеяльник тут же пропитывается алым. С маленьких ладоней стекают тягучие темно-багровые капли.
— Лоа всемогущие… Где вы так поранились?
— Надо было рисовать, — отвечает Уильям. — Быстро. Но мы не нашли чем.
— А там оказались стекла, — робко добавляет Сибил.
Этьен качает головой, рвет на узкие полосы чистую простынь. Садится на кровать, осматривает порезы на ладонях детей. Смачивает коньяком кусок ткани, быстрыми движениями промокает ранки Уильяма.
— Щиплет! — сквозь зубы шипит мальчишка.
Сибил, видя реакцию брата, пугается. Забивается в угол кровати, прижимает кулачки к груди.
— Этьен, не надо! Мы друг друга полечим, это заживет очень скоро! — умоляет она.
Он пытается улыбнуться, закрепляя виток импровизированного бинта на запястье Уильяма.
— Я знаю, что вы особенные и можете друг друга лечить. Но сейчас у вас слишком мало сил. Давай лапки, надо обезопасить тебя от инфекции.
— Нет-нет-нет! — испуганно твердит девочка, готовясь заплакать.
— А если оставить, как есть, руки придется отрезать, — вздыхает Уильям. — И пришить механические, как у папы. А они тяжелые…
Довод брата действует на Сибил лучше всяких уговоров. Она протягивает руки Этьену, жмурится и отворачивается. Две минуты — и девочка хмуро рассматривает перебинтованные ладони.
— Попить или поесть хочет кто-нибудь? — устало спрашивает Этьен.
Близнецы зевают, выводят нестройное «Не-е-ет», обнимаются под одеялом и засыпают почти мгновенно.
— Я просто закрою глаза. На пару минут, — бормочет Этьен, устраиваясь в кресле рядом с ними.
И проваливается в сон, лишь смежив веки.
Будит его Сибил. Сидит на корточках рядом, гладит ладонью по заросшей щетиной щеке.
— Ты плакал, — сообщает она взволнованно. — Я всегда думала, что настоящие мужчины не плачут. У тебя что-то болит?
— Нет, все в порядке. Просто сны. Как ты себя чувствуешь?
Девочка пожимает плечами, кутается в одеяло.
— Этьен, время может остановиться?
Он садится, трет ладонью заспанные глаза, поправляет на себе плед.
— Все относительно. Для нас, скорее всего, не может. Хотя я полагаю, что оно способно менять ход. Древние индейцы верили, что, если дышать медленнее, время замедлится тоже. Кстати, где Уильям?
— Пошел в туалет. Скажи, когда мы играем и возвращаемся на Перекрестки, время идет обратно?
— Нет, малышка. Здесь иное. Вы не поворачиваете время вспять, вы создаете иную вероятность. Пускаете поезд событий по другой дороге. Но когда вы оказываетесь на Перекрестке, оно, судя по всему, замедляется. Ровно настолько, сколько вам нужно для перевода стрелки.
— Какой стрелки? — любопытствует Сибил, устраиваясь у Этьена на коленях.
— Ну, некой абстрактной стрелки. Железнодорожные рельсы себе представляешь? Ну вот, там, где рельсы расходятся и поезд может поехать направо или налево, есть стрелка. Такой небольшой направляющий рельс, от положения которого зависит, куда повернет поезд. Вот вы с Уильямом умеете передвигать эти стрелки.
— И ты умеешь.
— Нет, я не умею. То, что я вам с муравьем показывал, — просто фокус. Он среагировал на тональность звука и чуть изменил направление.
— Но это же тоже вероятность, не?..
— Не, — передразнивает девчонку Этьен. — Мне сложно доказать здесь и сейчас, что вы с Уильямом способны изменять события, вернувшись в точку ветвления вероятностей. Это все потому, что я нахожусь в произошедшем уже после того, как вы ее изменили. Я не знаю, не помню, как все случилось в естественном ходе вещей. Таково свойство человеческого восприятия.
В комнату тихо заходит Уильям в длинной мужской рубахе с закатанными рукавами. Смотрит на Этьена грустно, хочет что-то сказать, но сестра опережает его:
— Не говори ему, не надо.
— Он все равно поймет.
— Я уже понял. Вчера вы что-то поменяли.
Близнецы кивают. Уильям протягивает сестре сухую рубаху:
— Переоденься. Этьен, в этом доме все часы стоят. Как узнать, сколько времени?
— А не узнаешь, — уверенно утверждает Сибил. — Оно течет тут иначе. Оно дало нам отдохнуть, и теперь можно идти дальше. Правда, Этьен?
Легран не отвечает. Ссаживает Сибил с колен, встает, подбирает с пола мокрую одежду и идет в соседнюю комнату переодеваться. Мысль о вчерашнем Перекрестке не дает ему покоя.
«Мария погибла. Если бы они ничего не меняли, она жила бы сейчас? Зачем они это сделали, они же знали…»
Прикосновение сырой ткани к коже вызывает озноб. Если без рубашки еще как-то можно обойтись, то без брюк — уже никак. Этьен вытряхивает из ботинка мятую газету, ощупывает его изнутри. Бесполезно. Нельзя просушить вещи в неотапливаемом помещении за пару часов.
«Сколько нам еще идти? Мы на втором ярусе, до угла Санграсс еще ярдов триста. Дальше куда? Карта-то — в машине…»
Он пытается восстановить маршрут по памяти, но слишком плохо знает этот район.
«Не отчаиваться. Не раскисать. Близнецы уверены, что их ждут, значит, так и есть. Будь они обычными детьми, в жизни бы не стал их слушать. Но эти знают наверняка. Так что мы доберемся».
Этьен выглядывает в окно и с удивлением понимает, что уровень воды немного спал. Он решает спуститься и прикинуть, как двигаться дальше.
