— Алан… — плачет Уильям, из последних сил удерживая сползающего в воду Этьена. — Скорее, братик…
* * *
Механическая ладонь трогает Алана Фланнагана за плечо. Молодой человек отрывается от рассматривания затопленных улиц Нью-Кройдона, опускает бинокль и оборачивается.
«Ал, мы идем назад. Слишком много пострадавших, на борту почти нет места», — сообщает Коппер.
— Роберт, прошу — еще полчаса. Я чувствую, они где-то рядом…
Коппер качает головой, выглядывает за борт.
«Здесь мы подобрали всех, кого смогли. В этом районе никого не осталось. Иди в каюту, Алан».
Серые, как у отца, глаза превращаются в узкие, злые бойницы.
— В каюту? Ты мать мою видел, капитан? Пойди, скажи ей, что мы поворачиваем! Скажи отцу, что ты сдался и мы прекращаем поиски!
«Прекрати орать! — отрывисто жестикулирует Коппер. — На борту полторы сотни человек, нуждающихся в пище, пресной воде и помощи медиков. Минуты промедления могут стоить кому-то из них жизни».
Алан отворачивается от него, вглядывается вниз. Пустые крыши брошенных домов, бурлящие потоки мутной от пыли и песка воды вместо улиц. Трудно поверить, что перед ним все тот же город, на который он привык смотреть с высоты вот уже два года подряд. Память подсказывает: вот здесь Канви-парк, вон там — Гамблер-сквер, чуть поодаль — Музей естественной истории, на восток от него — Риверсайд-лоу. На закате солнце играет лучами в витрине лавки стекольщика на Обливион-стрит, и это сияние прекрасно видно в бинокль с дирижабля. Теперь просматриваются лишь прямоугольники крыш на одинаковом буро-бежевом фоне. Будто Алан глядит не на город, а на его громадную схему.
Панорама меняется. «Мнемозина» медленно разворачивается. Алан привычно хватается за канаты, окаймляющие фальшборт, взгляд скользит по затопленной улице прямо под ними… и выхватывает в воде движение. Парень приникает к окулярам бинокля. Мгновенья хватает, чтобы сфокусировать взгляд, и секунды спустя Алан несется в машинное отделение, грубо расталкивая попадающихся на пути людей.
— Стоп машина! — орет он, срывая голос. — Два человека со мной к люкам, немедленно!
— Младший помощник капитана Фланнаган, ты что — умом тронулся? — рычит на него командир машинного отделения. — Мозги ливнем разжижило? Кто здесь приказы отдает?
Алан быстро сооружает из каната петлю, затягивает ее на талии, для верности пристегивается страховочным карабином. Рвет на себя рычаг, открывающий люк в днище гондолы.
— Фланнаган, гребаный кретин, не смей! Тебя размажет об стену, дай сбросить скорость!
Алан смотрит на командира машинного отделения прямо и серьезно.
— Там мои брат и сестра. Понимаете?
Командир медлит секунду, кивает. Машет рукой, подзывая пару молоденьких офицеров.
— Господа, у нас люди за бортом. Один — к лебедке, майна помалу. Второй — спустите вниз сеть. Побыстрее. — Он оборачивается на зависшего над открытым люком Алана: — Фланнаган, вернешься — изобью.
Канат раскачивается и скрипит, мир перед глазами пляшет, и Алан на мгновенье закрывает глаза, чтобы справиться с головокружением. Считает до трех, открывает. Поверхность воды приближается слишком медленно, и он мысленно торопит офицера у лебедки: «Скорее же, ну вращай быстрее!»
— Ала-а-ан! — доносится снизу отчаянное.
Ливень хлещет по лицу, руки скользят по канату, и больше всего Алан боится, что течение унесет близнецов далеко от места, где он приводнится. Секунды — и он погружается в волны в десятке ярдов от детей. Рядом опускается закрепленная на двух крюках сеть, зависает, едва касаясь поверхности. Алан тянет ее за собой, плывет наперерез потоку. Еще несколько футов — и за веревки сети хватается маленькая рука с перевязанной тряпицей ладонью.
— Внутрь, — выдыхает Алан. — Забирайся внутрь!
— Сперва Этьен и Сибил! — упрямо трясет мокрыми кудрями брат.
— Успеется. Лезь!
Мальчишка осторожно привстает на двери, хватается за сеть второй рукой, подпрыгивает и повисает, крепко вцепившись в веревки. От толчка ненадежный плот качается, центр тяжести смещается, и Сибил с Этьеном съезжают в воду. Девочка визжит, пытаясь удержаться одной рукой, но дверь переворачивается, накрывая обоих. Алан зажмуривается, ныряет вслед за ними. Веревка на поясе натягивается, словно поводок, но он успевает вцепиться в сестрину куртку и выдернуть девочку на поверхность. Сибил судорожно хватает ртом воздух, оглядываясь по сторонам, рвется из рук.
— Этьен! Алан, где он? Не бросай его!
Темноволосый мужчина выныривает рядом с ними, кашляет, трясет головой.
— Сюда! — кричит ему Алан, подгребая к сети.
Сибил перебирается к Уильяму, позволяя старшему брату помочь Этьену, хнычет:
— Я утопила пояс…
Минуту спустя все четверо крепко держатся за веревки, и Алан машет рукой тем, кто с волнением наблюдает за ними с дирижабля:
— Поднимай!
Сеть отрывается от поверхности воды, раскачивается, поскрипывают натянутые канаты. Близнецы испуганно взвизгивают, накрепко вцепившись в веревки. Алан беспокойно поглядывает на вымотанного Этьена. Фут за футом мутный поток отдаляется, отпуская своих жертв.
На борту «Мнемозины» близнецов извлекают из сети Брендон и рыдающая Элизабет.
— Малыши… родные, — всхлипывает мать, прижимая их к себе — мокрых, дрожащих.
Подбегает Коппер с тремя одеялами и командующий машинным отделением. Алан выпутывается из тросов и веревок, получает обещанную затрещину и ободряющее похлопывание по плечу от майора.
— Да погодите вы! — отмахивается он и садится на корточки рядом с лежащим на дощатом полу Этьеном. — Мистер, вы как?
Тот молча качает головой, пытается привстать, но не может. Брендон забирает у Элизабет близнецов и, кивнув жене в сторону Этьена, уносит детей в каюту.
— Папа сильный, — шепчет Сибил, держась за отцовскую шею. — Папа любимый…
Элизабет с осунувшимся лицом и оборванными рукавами платья укрывает Этьена одеялом, касается мокрых волос.
— Спасибо, хороший мой, — шепчет она. Голос пропадает, горло стискивает болезненным спазмом.
Коппер щелкает пальцами, привлекая внимание Алана.
«Парня — в мою каюту. Давай, поможешь».
— Мам, иди к мелочи. Иди, ну! — прикрикивает Алан. — Я сейчас вернусь к вам.
Вдвоем с майором они поднимают Леграна и уносят в капитанскую каюту. Элизабет несколько секунд сидит, глядя в одну точку и перебирая складки промокшего одеяла, потом встает и бежит догонять мужа с близнецами. По палубе «Мнемозины» барабанит дождь.
— Мамочка, ну не плачь… Мы тебя любим, мы вернулись…
Слезы текут сами, лица детей расплываются перед глазами, непонятно, где Сибил, где Уильям. Можно лишь осязать губами и пальцами, вдыхать родной запах, не веря, что вот они — живые. Слов нет, остается только нежность — горькая, отчаянная, безбрежная.
