«В моем присутствии», — настаивает Брендон.
Байрон думает о чем-то своем и не отвечает.
Утром в вестибюле дома Баллантайнов объявляется сутенер. Он испуган, помят, с мольбой в глазах смотрит на телохранителя сенатора. Байрон встречает его как родного:
— О! Генри, дорогой! Что-то ты постарел. Поистрепался по своим девочкам?
— Время, мистер Баллантайн. Оно только к вам благосклонно, — лебезит сутенер. — Прекрасно выглядите.
— Веду здоровый образ жизни, — улыбается Байрон и делает приглашающий жест в сторону парадной лестницы: — Прошу. Поговорить надо.
— Мистер Баллантайн, я очень тороплюсь, сэр…
Байрон разочарованно качает головой.
— Я не думал, что ты такой трус, Генри. Хорошо, раз ты предпочитаешь говорить на пороге, пусть будет по-твоему. Разговор недолгий.
Баллантайн отсылает телохранителя и присаживается на широкий подоконник. Брендон садится на ступеньки лестницы. Сутенер смотрит на них попеременно и теребит белое кашне.
— Скажи мне, дорогой Генри, — неторопливо начинает Байрон. — Здоровы ли мои прежние любимицы? Роксана? Шарлотта?
— Роксана здравствует и ныне, а Шарлотту пять лет как зарезали в подворотне.
— А Джеральдина?
— Ей повезло. Вышла замуж, сэр. У нее три рыжих мальчонки. Все в отца.
— Это хорошо, — Байрон подается вперед. — А как дела у Хлои?
— Она отошла от дел, устроилась…
Байрон хлопает в ладоши. Сутенер вздрагивает и смолкает.
— Браво, Генри! Какие подробности! А не ты ли говорил мне, что она сбежала?
Сутенер молчит, горбится и комкает шарф.
— А я так переживал, дорогой Генри! Ну как же, моя любимая шлюха — и сбежала! — Байрон театрально воздевает руки. И тут же продолжает спокойно и серьезно: — Адрес, Генри. Если хочешь жить и иметь свой бизнес в этом городе — адрес. Немедленно.
— Фарбиан-стрит… Тридцать шесть… Третий этаж, комната справа, — лепечет сутенер, стремительно бледнея.
Лицо Байрона озаряет счастливая улыбка. Он подходит к Генри, похлопывает его по плечу, сует ему в карман несколько крупных купюр.
— Дорогой Генри, у тебя прекрасная память! Ты уж ее береги и пользуйся ею аккуратно. Лишнего запоминать не нужно. Ты меня понял?
— Да-да, мистер Баллантайн! — кивает сутенер, пятясь к выходу. — Я вас очень хорошо понял! Я вас всегда прекрасно понимал, правда же?
— Правда, — глухо отвечает Байрон, захлопывая за ним дверь.
С минуту он стоит, опершись ладонями на дверной косяк. Потом поворачивается к Брендону.
— Ангел мой. Могу ли я доверять кому-то больше, чем тебе?
Байрон смотрит ему прямо в глаза, и по выражению его лица Брендон понимает все.
«Нет. Я этого не сделаю», — говорит он.
Сенатор Баллантайн поднимается по ступенькам. Останавливается у балюстрады и небрежно бросает через плечо:
— Сделаешь. Просить тебя я не собираюсь. Это приказ. Иди за мной.
Часть IV. Элизабет
— Дамы и господа, монорельс следует до станции Канви-парк, — объявляет приятный женский голос из динамиков, и вагон, дрогнув, плывет дальше мимо домов.
Пятый час пути с одного края города на другой. Два часа между пересадками с поезда на поезд. Усталый Брендон исподтишка рассматривает попутчиков. Двое молодых мужчин в высоких цилиндрах читают свежие газеты. Полная дама в старомодном чепце комкает в руках черную шаль. Группа из пяти студентов — что-то бурно обсуждают, смеются. Девушка лет семнадцати с этюдником через плечо. Пожилой джентльмен в сопровождении девочки-подростка; они говорят между собой на амслене, и Брендон думает, что девочка — перерожденная. Но подходит кондуктор, спрашивает у них билет, и девочка что-то отвечает, протягивая два маленьких картонных прямоугольника.
Монорельс, покачиваясь, скользит над улицами на уровне третьих этажей, и Брендон успевает увидеть фрагменты чьих-то жизней. Старушку, поливающую цветы на подоконнике. Усатого мужчину, бреющегося у окна перед зеркалом. Седого музыканта со скрипкой в длинных тонких руках, играющего на балконе. Кошек и голубей на крышах. Дважды среди облаков мелькает громада дирижабля.
«Выполнишь приказ — немедленно возвращайся, — велел Байрон. И добавил: — Только попробуй не подчиниться. Пытка электричеством покажется тебе лаской, мой ангел».
Поезд останавливается, голос в динамиках объявляет конечную станцию. Юноша в форме рядового императорских войск с ранцем за спиной и винтовкой через плечо покидает вагон последним. Пересекает посадочную платформу, слегка прихрамывая, и исчезает в людском водовороте на Брикс-авеню.
Размеренные шаги гулко отдаются по мостовой, и Брендону кажется, что внутри него стучит сердце города. Гигантское сердце Нью-Кройдона, часть которого — он сам. Город живет. Зеленщик на перекрестке громко хвалит лучший салат и свежайшие яблоки. Кукла-швейцар приветливо улыбается, распахивая дверь ресторана перед костлявой дамой в платье с открытой спиной. Мальчишка-сапожник натирает ваксой туфли джентльмена в строгом костюме и насвистывает. Его клиент смотрит на часы и чему-то улыбается.
«Ты это сделаешь, Брендон. Ты же любишь меня. Я в тебе не сомневаюсь».
Стайка детишек на углу Брикс-авеню и Авер-Кросс приманивает голубей хлебными крошками. Сизари опасливо хлопают крыльями, вытягивают шеи, торопливо хватая корм. Мальчуган лет пяти в заношенной кепке то ли отца, то ли старшего брата с воплем прыгает и пытается поймать птицу. Голуби взмывают в небо, дети хохочут. Когда Брендон проходит мимо них, мальчик лет десяти вытягивается в струнку и отдает ему честь.
У Брендона нет сил даже на улыбку. И видеть играющих на улице детей ему больно. Ему безумно хочется повернуть назад, добраться до дома, а там пусть хоть что творит чертов Байрон, лишь бы…
Приказ отдан Баллантайном. И нет возможности уклониться, не выполнить. Такие приказы не обсуждаются.
«Ты сможешь, мой ангел. Моя воля сделает это за тебя. Ты — лишь орудие».
Он проходит вдоль длинного промышленного здания на Уинсор-стрит, видит указатель на Фарбиан-стрит. «Тридцать шестой дом, — услужливо шепчет память. — Третий этаж, комната справа». Грохочет над головой монорельс. «Видно ли ее окно из вагона?» — думает Брендон и отгоняет эту мысль.
Дом номер тридцать шесть похож на сотни других домов Нью-Кройдона. Трехэтажное строение, втиснутое между заводской оградой и лавкой сапожника. Стены, покрашенные грязно-желтым. Горшки с геранью в подвесных ящиках на окнах. На ступеньках подъезда умывается пестрая кошка. Намывает гостей.
