— Шкодники вы, — улыбается Эвелин.
С крыльца дома спускается Коппер, идет к Еве с близнецами.
— О нет! — верещат Сибил и Уильям в один голос.
«Брысь! — сделав зверское лицо, жестикулирует майор. — Мать зовет».
Уильям подхватывает с коленей Евы пакет со сладостями, и вдвоем с сестрой они убегают в дом. Эвелин отодвигается в сторону, освобождая место на качелях, похлопывает ладонью по доске, предлагая Копперу присесть.
— Расскажи, дорогой Роберт, за что ты маленьких обижаешь, — говорит девушка с легкой укоризной.
Коппер садится подле нее, коротко отвечает:
«Достали проказами».
— Они еще дети, — возражает Ева, незаметно придвигаясь ближе к нему.
«Ты такой не была».
— Я быстро выросла. А ты, кажется, этого не заметил.
«Заметил».
Девушка закидывает ногу на ногу, прижимаясь коленом к бедру Коппера.
— Я тебя два года не видела…
«Больше».
Он смотрит в сторону, на окна дома. Ева тянет его за рукав, глядит умоляюще.
— Поговори со мной. Пожалуйста. Расскажи, как ты живешь.
«Летаю. Патрулируем южную границу империи. Море и небо, небо и море».
— Расскажи, как мир выглядит с высоты.
«Этого не рассказать. Смотреть надо».
— Ты видел дельфинов?
«Нет. Алан видел. Я не люблю отвлекаться во время полетов».
— Сейчас не полет. Посмотри на меня.
Взгляд карих глаз равнодушно скользит по лицу Евы. Девушка пытается улыбнуться, но выходит лишь жалкое подобие улыбки.
— Помнишь, о чем мы говорили с тобой в последний раз?
«Помню. А ты помнишь, что я тебе сказал?»
— Что я маленькая глупая девочка, которой не мешало бы подрасти, прежде чем вешаться на взрослых мужиков, — глухо отвечает она. — Мне двадцать один, Роберт. Я стала взрослой, но ничего не изменилось.
«Вижу. Такая же дурочка», — усмехается Коппер.
Эвелин молча проглатывает обиду.
— Я тебе нужна, — уверенно говорит она.
Коппер беззвучно смеется, обнимает ее одной рукой, второй ерошит Еве волосы. Отпускает, встает с качелей.
«Конечно, нужна. Вы все — моя семья. Хватит, Ева. Не хочу больше возвращаться к этой теме. Я все тебе сказал еще три года назад».
Она нервно облизывает губы, смотрит то на Коппера, то куда-то вверх. Решается.
— Ты знаешь, почему мы с Аланом и мелкашками — единственные дети перерожденных? — спрашивает Эвелин и продолжает, заметив огонек интереса в глазах майора. — Брендон был и остается первым. Оригиналом, по образу и подобию которого потомки Кэролайн Баллантайн создавали вас. В него вложена душа творца, любовь на грани с одержимостью…
Ева говорит, распаляясь все больше. Коппер слушает, щуря насмешливые карие глаза.
— Наш род особенный, Роберт. И мы с тобой можем иметь детей. Я хочу, чтобы у нас были дети.
«Зачем?» — обрывает ее монолог жест-вопрос.
— Я тебя люблю! — выпаливает она и испуганно закрывает рот ладонью.
Коппер иронично улыбается, кивает то ли с сожалением, то ли просто показать, что слышит. Ева проносится мимо него в слезах, взлетает по ступенькам крыльца, придерживая длинную юбку, и исчезает в доме.
Спустя десять минут Алан осторожно заглядывает в ее комнату.
— Эвелин?
Комната пуста, но, прислушавшись, Алан слышит сдавленные рыдания. Подходит к распахнутому окну, выглядывает.
— Эй?.. Я к тебе залезу, только не сбрасывай меня, ладно?
Алан проходит по широкому подоконнику, носком ботинка нащупывает знакомый с детства выступ в стене, подтягивается, опираясь на раму, и карабкается на крышу. Ева сидит, спрятав колени под юбку, плачет и курит, сжимая сигарету в дрожащих пальцах. Дым тонко пахнет вишней. Алан садится рядом, как в детстве. Вытягивает ноги, щурится, глядя на закатное солнце.
— Хороший табачок, сестренка. Где берешь?
Эвелин молча дает ему портсигар и спички. Алан закуривает, долго молчит, смакуя сигарету. Ева размазывает тушь по лицу, всхлипывает, часто затягивается, кашляет.
— Дурында, ты либо дыми, либо вой. Только хорошее курево переводишь, — укоризненно говорит Алан.
— Мне еще достанут, — угрюмо бурчит она.
— Что ревешь-то? Давай я ему морду начищу?
Ева отмахивается от брата, выбрасывает окурок, тут же лезет за новой сигаретой. Алан отбирает у нее портсигар, сокрушенно качает головой:
— Кашляющая, зареванная, прокуренная. Мать несказанно обрадуется, когда тебя увидит. Хорош уже, слышишь? Порыдала — и хватит. Давай вынашивать планы мести. Кому ночью веревку над порогом натягивать, ну?
Девушка смеется сквозь слезы, толкает брата в плечо.
— Я знаю отличную армейскую штуку, — заговорщически подмигивает Алан. — Берется бумага и таз, бумага кладется на грудь спящему. Поджигаем, быстро накрываем перевернутым тазом — и…
Ева истерично хохочет, обнимает его. Алан наматывает черный локон на палец, слегка подергивает.
— Вот, тебе уже лучше. Поговорим без эмоций?
— Толку-то, — отмахивается Эвелин.
— Когда что-то с кем-то обсуждаешь, легче найти решение.
Алан лезет во внутренний карман куртки, вытаскивает носовой платок, протягивает сестре. Она благодарно целует его в висок, краешком платка стирает со щек тушь.
— Дай-ка мне, размазываешь только. Вот, теперь ты человек, а не чумазый погорелец. Так по кому траур, сестричка?
— Не важно.
— Угу, хорошо. Только если второе имя «мистера Не важно» — Роберт Коппер, ты действительно зря рыдала. Он любит только небо и свою «Мнемозину». И шлюхами пользуется лишь для того, чтобы не забыть, как это делается.
— Я не шлюха, — цедит сквозь зубы Эвелин.
Алан ложится на спину, затягивается, глядя в небо.
— Шлюхам хотя бы есть, что с него взять. Родной сестре я такого мужа в жизни не пожелаю. Женщину надо содержать. А у моего майора за душой ничего нет, кроме заваленной мусором квартиры на окраине Нью-Кройдона, в которой он месяцами не появляется, и скверной привычки всех своих баб называть Пенни.
— Я его люблю, Алан. Сколько себя помню, люблю.
— Это ты себя уговариваешь. На самом деле просто цепляешься за детское чувство влюбленности. Я прошел через подобное. Понял, что жить надо проще.
