Цветок, извлеченный на свет, выглядел как мумия. Стоит лишь коснуться пальцами, и коричневые лепестки, обратившись в порошок, отделятся от сохранившего остатки зелени стебля. Это уже не лилия, это — память о ней, ее тень, кокон, который покинула бессмертная, чарующая душа. Но благоухание по-прежнему напоминало о том, что в этом мире была лилия. Цветок хранил тепло летнего света, который лился на нее прежде.
Исао тихонько коснулся лепестков губами. Если ощутишь прикосновение, то все. Цветок осыплется. Губы и лилия должны встретиться так, как встречаются рассвет и гребень горы.
Юношеские, еще не касавшиеся других губ, губы Исао сосредоточились на мельчайших ощущениях и легонько тронули увядшие лепестки. Он подумал: «Вот основа, вот гарантия моей чистоты. Только здесь. Когда из-под моего меча брызнет моя кровь, лилия в утренней росе раскроет лепестки навстречу встающему солнцу и своим ароматом очистит запах крови. Довольно. Мне больше не о чем тревожиться».
22
Хонда сидел на одном из заседаний, посвященном международной обстановке, которые проходили раз в месяц, — сейчас, в июне слушали рассказ о революции в Сиаме. На эти собрания, которые устраивались по инициативе председателя суда, вначале из чувства долга ходили многие, но из-за загруженности работой число отсутствующих стало постепенно расти. На этот раз в небольшом зале выступал лектор со стороны — беседа шла в непринужденной обстановке.
Хонду привлекла тема: он вспомнил давнее знакомство с Паттанадидом и Кридсадой и, хотя связь с ними лет двадцать назад оборвалась, сейчас с интересом слушал рассказ главы зарубежного филиала одной торговой компании, который был свидетелем революционных событий.
Революция произошла мирно ясным утром двадцать четвертого июня, совершенно не замеченная жителями Бангкока. По реке Менам привычно сновали лодки и небольшие суденышки, ничто не изменилось на шумном утреннем базаре, как обычно, ужасно медленно двигались государственные службы.
Только те, кто оказался рядом с королевским дворцом, обратили внимание на случившиеся здесь в одну ночь изменения. Улицы вокруг дворца были заняты танками и военными, машины, которые приближались к дворцу, останавливали вооруженные моряки.
Издали было видно, как в окнах верхних этажей дворца солнце играет на выставленных стволах пулеметов.
В этот момент король Рама VII с королевой были на отдыхе в местечке Фа-Хин на западном побережье. На время его отсутствия абсолютная власть была в руках канцлера, дяди короля Парибатры.
На рассвете дворец его высочества Парибатры атаковала единственная бронемашина, его высочество, как был в пижаме, послушно сел в нее, и его доставили в королевский дворец, легкая рана, полученная во время атаки одним из полицейских, оказалась единственным случаем кровопролития во всем революционном перевороте.
Потом во дворец одного за другим стали свозить членов королевской семьи и министров, их собрали в одной комнате, и глава военного переворота полковник Прайя Пахон разъяснил им идеи нового правительства. Власть в свои руки взяла Народная партия, было создано Временное правительство.
Узнав об этом, король утром следующего дня выступил по радио и высказался за конституционную монархию, после чего вернулся на специальном поезде в столицу, где его встречали приветственными криками «Да здравствует король!».
26 июня Рама VII королевским указом признал новое правительство, перед этим он беседовал с двумя молодыми лидерами Народной партии — гражданским Руаном Прадитой и представителем офицеров Прайем Пахоном, выразил свое согласие с представленным проектом конституции и в шесть часов вечера поставил под ней свою королевскую печать. Так Сиам фактически стал конституционной монархией.
…Хонде хотелось узнать что-нибудь о принцах Паттанадиде и Кридсаде, но, во всяком случае, если кровопролитие свелось только к небольшой ране, полученной полицейским, то с принцами должно быть все благополучно.
Тем, кто слушал этот рассказ, не могла не прийти в голову мысль о том, что нынешнее положение Японии — это безнадежный тупик, но почему же революции в Японии не достигают столь очевидных результатов, а заканчиваются так, как события пятнадцатого мая, бессмысленным кровопролитием.
Очень скоро после этого Хонду послали в командировку в Токио, дело было не особенно сложным, скорее председатель суда хотел таким образом выразить свою благодарность. Хонда должен был выехать ночным поездом 20 октября, 21 — присутствовать на заседании, следующий день, 22-е, приходился на субботу, так что он мог вернуться к понедельнику. Мать будет рада, что сын наконец-то проведет с ней три дня.
Поезд прибыл на Токийский вокзал рано утром, у Хонды не было времени заехать домой переодеться, и он собирался, расставшись на некоторое время со встречавшими, прежде всего сходить в баню здесь же, при вокзале, — вдохнув после долгого отсутствия воздух Токио, он сразу ощутил в нем какой-то непривычный запах.
Толчея на платформе, в вестибюле была такой же, как всегда. Странно бросались в глаза женщины в длинных юбках, но к этому они и в Осаке уже привыкли. Трудно было понять, в чем, собственно, состояло отличие. Но казалось, люди незаметно для них самих оказались пораженными каким-то невидимым газом, глаза у всех были влажными, будто отрешенными, они словно ожидали чего-то. Мелкий служащий с портфелем, мужчина в парадном костюме — накидке хаори и штанах хакама, женщина в европейском платье, продавец папирос, молодой чистильщик обуви, вокзальный служащий в форменной фуражке — все они выглядели как отмеченные одним и тем же тайным знаком. Что же это было такое?
Подобное выражение лиц бывает, наверное, у людей, когда общество со страхом ожидает каких-то событий, когда обязательно должно что-то случиться.
В Осаке он такого еще не видел. И Хонда, оказавшись перед странным, огромным призраком, черты которого Токио наполовину скрывал, напрягся, ему послышался судорожный смех, от которого дыбом вставали волосы и по телу пробегали мурашки.
Работа была завершена, в субботу вечером, достаточно отдохнув, Хонда, поддавшись внезапному порыву, позвонил в школу Сэйкэн. Подошел Иинума и, узнав Хонду, восторженно возвысил голос:
— Ах-ах, так вы в Токио. Я так польщен, что вы мне позвонили. С огромной признательностью вспоминаю, как вы меня с сыном принимали у себя дома.
— А как Исао?
— Позавчера уехал. Отправился в Янагаву изучать под руководством Учителя Кайдо Масуги обряд очищения. Я, по правде говоря, завтра в воскресенье тоже собираюсь туда — надо поблагодарить учителя за заботу о сыне, если у вас есть время, может быть, поедете со мной? Думаю, горы сейчас — красочное зрелище.
Хонда был в нерешительности. Можно было бы посетить Иинуму как старого знакомого, но если он, ныне действующий судья, специально появится на занятиях школы правого течения, могут пойти ненужные слухи, даже если он и не будет участвовать в обряде очищения.
Так или иначе, а завтра вечером или ранним утром послезавтра ему нужно уезжать обратно в Осаку. Хонда отказывался, но Иинума не отставал. Наверное, он не знал, как по-другому выразить свое гостеприимство. В конце концов Хонда согласился на совместную прогулку с условием, что он поедет инкогнито, и так как он в последнее утро командировки хотел вдосталь поспать, они договорились встретиться на станции Синдзюку в одиннадцать утра. Иинума сказал еще, что от станции Сиоцу линии Тюо около четырех километров нужно идти пешком вдоль реки Кацурагава.
