Подростком он ждал, когда станет взрослым, и в пятьдесят восемь лет опять должен ждать, когда же он созреет. Созреет для катастрофы. Созреет для гибели, останется совсем один — так в ноябре, когда все увяло, облетели листья с деревьев, засохла трава и в неверном свете уже зимнего солнца все кажется белым, на засохших, причудливо закрученных стеблях, как в раю, висят ярко-алые ягоды.
Чего он на самом деле желал — пламенного безрассудства, смерти — возраст старался этого не различать. Где-то, в неизвестном ему месте, что-то медленно, тщательно готовилось. И единственным, что в будущем должно было непременно случиться, была смерть.
Как-то раз Хонда в своей конторе услышал, как молодой сотрудник, стесняясь других, ведет по телефону какой-то личный разговор, и его охватило чувство страшного одиночества. Было совершенно ясно, что это звонок от женщины, молодой человек в рабочей обстановке старался говорить равнодушно, но Хонде казалось, что он слышит далекий, полный обаяния женский голос.
Может быть, у них была молчаливая договоренность разговаривать в таких случаях служебным языком. У Хонды возникла мысль, не уволить ли ему этого вечно растрепанного юношу, чьи печальные глаза и брезгливо кривившийся рот как-то не соответствовали облику сотрудника адвокатской конторы.
Для того чтобы поймать по телефону Кэйко, которая, пока жила в Токио, практически не бывала дома из-за приглашений на ленчи, коктейли, ужины, одиннадцать часов утра было самым подходящим временем. Если вести во всеуслышание личный разговор по телефону в тесном помещении конторы, как только что делал молодой сотрудник, — конечно, будешь чувствовать себя скованно, и это заставило Хонду решиться. Сказав, что он идет за покупками, Хонда вышел из конторы.
Торговая улица на первом этаже здания «Марубиру» была одной из немногих, сохранившихся от довоенного Токио, Хонда любил рассматривать галстуки в здешнем магазинчике галстуков, перебирать в маленькой лавочке бумагу, которой пользуются писатели или художники. Пожилые джентльмены, в которых было что-то от довоенных времен, осторожно ступая по скользкому после дождя мозаичному полу, искали здесь что-нибудь необременительное для своего кармана.
Хонда нашел телефон-автомат и позвонил Кэйко.
Она, по своему обыкновению, долго не подходила к телефону. Хонда был уверен, что она дома, поэтому представлял себе, что если она не у телефона, значит, у зеркала, он так и видел ее, выбирающую платье для ленча, или как она в одной комбинации, обтягивающей великолепную спину, подкрашивается перед зеркалом.
— Извините, что заставила ждать, — прозвучал в трубке спокойный глубокий голос — Куда вы пропали? Что нового?
— Да ничего особенного. Может быть, на днях пообедаете со мной?
— Как мило. Но на самом-то деле вам, наверное, хочется встретиться не со мной, а с Йинг Тьян?
Вдруг Хонда почувствовал, что не знает, что сказать, и ждет приказа Кэйко.
— Да, тогда она вам доставила хлопот. Мне она, естественно, не звонила, а вы с ней виделись?
— Нет, она пропала. Почему бы это? Может, у нее экзамены?
— Ну, она не из тех, кто прилежно учится. Хонда сам удивлялся тому, как он ведет этот многозначительный разговор.
— Во всяком случае, вы хотите встретиться, — Кэйко сделала паузу, словно раздумывая. В этой паузе не было ничего значительного или гнетущего, она напоминала ощущение, которое испытываешь, глядя на крупинки пудры, танцующие в потоке света, льющегося из окна в утреннюю спальню, так что Хонда понял, что женщина не кокетничает, и ждал.
— Но с одним условием.
— Что за условие?
— Йинг Тьян тогда сбежала ко мне, значит, она мне полностью доверяет. Поэтому я тоже должна быть с вами, если я ее попрошу, она не откажется. Согласны?
— Не то слово. Я собирался просить вас об этом.
— Я хочу дать вам возможность встретиться вдвоем, но пока… Как мне вам сообщить?
— Позвоните в контору. Я теперь каждый день в первой половине дня буду на работе, — ответил Хонда и положил трубку.
С этого момента мир переменился. «Еще час, еще день… как я их переживу?» — подумал Хонда. И загадал: если Йинг Тьян придет на встречу, надев тот перстень с изумрудом, это будет знак, что она его простила, если перстня не будет, значит, еще не простила.
40
В Токио Кэйко жила в районе Адзабу — к дому, стоявшему в глубине усадьбы, подъезжали на машине. Дом, имевший форму дуги, был построен отцом Кэйко как воспоминание о Брайтоне
[64]
в стиле Регентства.
[65]
Когда во второй половине жаркого дня конца июня Хонда, приглашенный на чай, подъехал к этому дому, ему почудилось, что он вернулся в довоенную Японию. Погожим летним днем, неожиданно прервавшим чреду ливней сезона дождей, здесь, в этой усадьбе, среди спокойно стоявших деревьев кружили воспоминания о том ушедшем времени. Хонда подумал, что сейчас окунется в милую сердцу музыку. Усадьба, сохранившаяся среди пожарищ войны, была еще более необычна, от нее веяло печалью и вызовом. Оставшиеся с былых времен воспоминания, казалось, добавляли ей прелести.
Хонде пришло официальное приглашение на праздник «по случаю возвращения дома», в нем даже не упоминалось о его просьбе о встрече с Йинг Тьян, так что он с букетом цветов спокойно отправился из дома. Когда дом был реквизирован, Кэйко с матерью жили во флигеле, отведенном прежде управляющему, и до сих пор в Токио она гостей к себе не приглашала.
Хонду встретил официант в белых перчатках. Круглой формы вестибюль имел высокий круглый потолок, с одной стороны была дверь с изображенными на ней журавлями, с другой — спиралью поднимались на второй этаж ступени мраморной лестницы. Примерно на середине лестницы в полутемной нише потупила голову бронзовая Венера.
Раскрылись створки двери, расписанной журавлями в манере художника Кано,
[66]
и Хонда вошел в гостиную. В комнате никого не было.
Свет в гостиную проникал сквозь тянувшиеся в ряд маленькие окошки, стекла в них имели старинную шестигранную форму и сияли радугой. На стене в глубине комнаты были золотом изображены облака и висел узкий свиток, как это привычно для традиционной ниши, с наборного, в квадратах потолка спускалась люстра, столик и стулья в стиле Людовика XV были явно антикварными, вышитая обивка стульев передавала сцены галантных празднеств, которые обычно изображал Ватто.
Рассматривавший все это Хонда почувствовал аромат духов и обернулся — перед ним была Кэйко в коричневато-зеленом вечернем платье с модно стоявшей юбкой.
