Перед глазами в бассейне плескались внуки Масибы и две супружеские пары из вновь пришедших, к ним прыгнул принц Каори, и гости принялись перебрасывать друг другу большой мяч в зеленую и белую полоску, шум воды, выкрики, смех превращали в красочное зрелище летевшие во все стороны брызги, голубая поверхность воды, колыхавшаяся между людьми, вдруг вскипала, вставала крутыми волнами, а вода, украдкой лизавшая углы, разбиваясь о ярко блестевшие спины, демонстрировала свои сверкающие раны. Но брызги от этих мгновенно затягивающихся ран, разлетаясь, окутывали тела, в одной стороне бассейна они вместе с криками взлетали вверх, в другой — растягивались в бесчисленные кольца спокойного света.
На зеленые и белые полосы мяча падали свет и тень… цвет воды и краски купальных костюмов, веселившиеся гости — все это не имело никакого отношения к глубоким чувствам, страсти, так отчего же движение воды и смех людей вызывают в душе какие-то трагические картины? — такие мысли бродили в голове у Хонды.
Может быть, виной тому солнце? Глядя в голубое небо, которое казалось сплошь равниной света, Хонда чихнул, и госпожа Цубакихара через платок, которым она закрывала лицо, сказала привычным для нее слезливым голосом:
— Все так радуются. Мог ли кто-нибудь во время войны представить, что наступит такое время. Как бы я хотела, чтобы Акио хотя бы раз почувствовал такое.
Кэйко и Йинг Тьян, переодевшиеся в купальные костюмы, появились на террасе в сопровождении Риэ уже после двух часов. Истомившийся от ожидания Хонда теперь воспринял их появление как само собой разумеющееся.
Кэйко он увидел по другую сторону бассейна — не верилось, что это обтянутое купальником в продольную черную и белую полоску тело принадлежит женщине, которой под пятьдесят, она была хорошо сложена, жизнь по-европейски, которую она вела с детства, придала совсем другую форму ногам, другие пропорции телу, у нее была хорошая осанка, — когда она повернулась, разговаривая с Риэ, то в профиль на ее теле скульптурно обозначились благородные линии, соответствие выпуклостей груди и ягодиц подчеркивали округлость форм всего тела.
Фигура стоявшей рядом Йинг Тьян идеально подходила для сравнения. Йинг Тьян была в белом купальнике, — держа в одной руке белую резиновую купальную шапочку и запустив другую руку в волосы, она чуть оперлась на пальцы правой, свободно отставленной в сторону ноги. В том, как она выгибала ногу, присутствовала свойственная тропикам дисгармония, этим Йинг Тьян всегда привлекала людей. На крепких, но тонких и длинных ногах сидело плотное туловище, еще немного — и пропорции были бы нарушены — этим фигура Йинг Тьян отличалась от фигуры Кэйко. Белый купальник оживлял очень смуглую кожу, пышные формы обтянутой купальным костюмом груди сразу же вызвали в памяти Хонды фрески, изображавшие танцовщиц, на стенах пещерного храма в Аджанте. Белее купальника были открывшиеся в улыбке зубы, видные даже с этой стороны бассейна.
Хонда встал со стула навстречу шаг за шагом приближавшемуся к нему долгожданному счастью.
— Ну вот, теперь уже все в сборе? — сказала подошедшая мелкими шажками Риэ, но Хонда ничего не ответил.
Кэйко поздоровалась с ее высочеством, помахала рукой принцу, который был в бассейне.
— Кончились мои приключения, как я измучилась, — произнесла Кэйко ровным, без намека на усталость голосом. — Я, никудышный водитель, гнала машину из Каруидзавы в Токио, забрала там Йинг Тьян, а потом сюда. Думаю, мы добрались удачно. Однако когда я за рулем, почему-то все машины меня сторонятся. Ехала будто по необитаемой земле.
— Наверное, вы подавляете своим достоинством, — сказал Хонда, а Риэ по непонятной причине громко рассмеялась.
Все это время Йинг Тьян, завороженная водой, на которой колыхались блики света, играла белой купальной шапочкой, повернувшись спиной к столикам. Внутренняя часть резины глянцевито сверкала на солнце, будто смазанная маслом. Поглощенный созерцанием тела Йинг Тьян, Хонда не сразу заметил зеленый лучик на ее пальце. Это был перстень с изумрудом, который охраняли золотые божественные стражи.
Миг ни с чем не сравнимого счастья. Йинг Тьян, надевшая перстень, подававшая ему знак прощения, опять стала прежней Йинг Тьян… Шум рощи во дворе школы Гакусюин в дни юности, принцы из Сиама, печаль, живущая в их глазах, известие о смерти Йинг Тьян, полученное в саду «Виллы на крайнем юге», долгий ход времени, аудиенция у маленькой принцессы Лунный Свет в Бангкоке, купание в Банпаине, обнаруженный в Японии после войны перстень… — вновь соединились звенья золотой цепи, которая связывала прошлое Хонды и его неодолимое влечение к тропикам. Благодаря этому перстню Йинг Тьян задавала тональность той великолепной и печальной музыке, которая всегда звучала в воспоминаниях Хонды.
Хонда слышал жужжание пчелы над ухом, чувствовал запах ветра — этот запах сухих колосьев, запах жаркого летнего дня — его ни с чем не спутаешь. У них в саду, где никто не разводил цветов, не было красоты лугов Фудзи, где, сплетшись, цветут гвоздики и колокольчики, но к запаху здешнего ветра примешивался аромат полей, а порой и запах пыли учебного плаца американской армии, пыли, которая окрашивала в желтый цвет небо в той стороне.
Тело Йинг Тьян дышало рядом. И не только дышало, оно все, до кончиков пальцев, будто пораженное редким недугом, было пропитано летом. Сияние ее тела было сиянием какого-то диковинного плода, который продают на базаре в глубокой тени акаций где-нибудь в Таиланде, это созревшее, почти обнаженное тело было как обещание, как исполнение желаний.
Хонда видел Йинг Тьян раздетой двенадцать лет назад, когда ей было семь лет. И сейчас ее тогда по-детски выпуклый животик втянулся, а плоская, маленькая грудь стала пышной. Йинг Тьян, привлеченная шумом в бассейне, повернулась к столикам спиной, и Хонда разглядел, как между завязками купальника, соединенными на шее и спускавшимися к талии, падает по спине водопадом ровный, гладкий желобок, и увидел даже ту, похожую на маленький водоем часть сразу над щелью между ягодицами, где его падение прерывалось. Округлость и красота форм спрятанных под купальником ягодиц, напоминавших своими очертаниями полную луну… открытая часть тела казалась наполненной вечерней прохладой, а скрытая — выставленной напоказ. Гладкую кожу поделили между собой солнечный свет и тень зонта. Рука в тени была бронзовой, а рука и плечо, выставленные на солнце, как блестящая кожуры айвы. И эта гладкая кожа не отталкивала воздух и воду, а впитывала их, совсем как лепестки янтарного цвета орхидеи. Издали Йинг Тьян выглядела хрупкой, но вблизи было сразу заметно, что она хорошо сложена и крепко сбита.
— Ну что, искупаемся? — спросила Кэйко.
— Да, — Йинг Тьян живо повернулась к ней и засмеялась. Она словно только и ждала этих слов.
Йинг Тьян положила шапочку на стол и обеими руками подобрала свои чудесные черные волосы. Хонда, который находился в этот момент в очень удобном месте, впился глазами в ту часть ее тела, что была ниже левой подмышки. Верх купальника имел форму фартука, концы завязывались на шее и на спине, но вырезы сбоку были такими большими, что показывали даже основание груди, а закрывавшие бока части купальника здесь, сужаясь, переходили в завязки. Когда Йинг Тьян подняла руки, тонкие ленточки подтянулись кверху, и невидимая обычно часть обнажилась. Хонда окончательно убедился в том, что в этом месте на коже у Йинг Тьян нет никаких помет, на гладкой коже не было ни пятен, ни шрамов, и при ярком солнечном свете он, полностью владея собой, не обнаружил ни малейшего признака родинок. Сердце возликовало.
