— Попробуй его позвать, — сказала Фусако.
Нобору крикнул, как только смолк гудок, и тут же возненавидел свой писклявый голос. Глянув вниз, Рюдзи легонько махнул рукой. Расстояние не позволяло разглядеть выражение его лица. Как и тогда, в лунном свете, он обернулся в сторону пароходного гудка, в сторону своего долга, и больше он сюда не посмотрит.
Фусако невольно глянула на нос судна. Трап был поднят, полностью отрезав берег и судно друг от друга. Зелено-кремовый борт казался лезвием гигантского топора, обрушившегося с небес и отрезавшего корабль от суши.
Труба изрыгнула дым. Чистый в своей черноте, он с упорством пачкал бледно-синее небо. Палубу облетел голос из мегафона:
— Приготовиться поднять якорь.
— Подтянуть якорь.
Еще один тихий пароходный гудок.
— Поднять якорь.
— Есть.
— Пошел! Отдать носовой конец! Отдать кормовой конец!
Фусако и Нобору наблюдали, как «Лоян», подталкиваемый с кормы буксирами, медленно отделяется от причала. Блестящая полоска воды между пристанью и судном раскрывалась словно веер, и, пока они провожали взглядом блеск золотых галунов белой рубашки Рюдзи на капитанском мостике, «Лоян» на глазах изменил направление, встав к причалу почти под прямым углом.
По мере того как ежесекундно менялся градус угла, судно трансформировалось в сложные, причудливые образы. Казавшееся таким длинным у причала, по мере удаления подталкиваемой буксирами кормы оно складывалось, словно створчатая ширма, при этом всевозможные палубные надстройки двоились и наслаивались друг на друга, а солнечные лучи, тщательно прорезавшие каждый контур, придавали ему оживленную многослойность средневекового замка.
Однако уже через миг буксиры, чтобы развернуть судно носом к морю, описали крюк и стали толкать корму в сторону берега. Причудливо сложившееся судно снова развернулось, фрагмент за фрагментом, начиная с носа, принимая привычный вид, а исчезнувшая из виду фигура Рюдзи, крошечная, размером со спичку, вместе с японским флагом показалась на корме, вновь развернутой к берегу и сияющему закату.
— На буксире, прими конец! — Морской ветер отчетливо доносил усиленный мегафоном голос.
Буксиры отделились от «Лояна».
Судно остановилось и трижды погудело. На некоторое время в воздухе застыла тревожная тишина и неподвижность, словно и Рюдзи на судне, и Фусако с Нобору на пристани оказались в пространстве, лишенном времени.
Наконец «Лоян», раскачав всю акваторию порта и проникнув тревожными гудками куда только можно: в кухни, где готовились ужины, в спальни крошечных гостиниц со вчерашними простынями, в пустующие школы, теннисные корты, на кладбища, — разразился гигантским прощальным ревом, безжалостно разбивающим сердца даже тех, кто не был к нему причастен. В облаке белого пара судно направилось прямо в открытое море. Фигура Рюдзи потерялась из виду.
Часть 2
Зима
Глава 1
В девять утра тридцатого декабря Фусако в одиночестве встречала Рюдзи у пограничного поста центрального причала Син-Минато.
Пейзаж Син-Минато отличался какой-то особенной невыразительной чистотой. Слишком узкие улицы, облетевшие платановые аллеи, редкие прохожие, старомодные складские здания из красного кирпича с офисами в псевдоренессансном стиле. Между ними, сплевывая черный дым, движется по рельсам допотопный локомотив. Крошечный, словно ненастоящий, шлагбаум дополнял ощущение «игрушечности». Причина нереальности этого квартала, несомненно, таилась в том, что весь он был подчинен навигации, каждый его кирпичик безраздельно принадлежал морю. Море упростило его, сделало абстрактным, а он, в свою очередь, утратив земную реальность, стал сродни морскому простору.
Шел дождь. Старые складские кирпичи от воды становились еще краснее. Мокрые мачты пронзали крыши.
Не желая бросаться в глаза, Фусако ждала в машине. Сквозь стекло со струями дождя было видно, как из убогого деревянного здания таможни один за другим выходят моряки.
Рюдзи, подняв воротник темно-синего бушлата и низко надвинув форменную фуражку, подхватил старый громоздкий чемодан и, нагнувшись вперед, шагнул в дождь. Фусако мигом отправила к нему старого шофера.
Рюдзи нырнул в машину, пытаясь кое-как затолкать свой вымокший на дожде багаж.
— Приехала. Все-таки приехала, — задохнулся он, коршуном вцепившись в плечо ее норкового манто.
Его щека, еще более смуглая, чем раньше, мокрая то ли от дождя, то ли от слез, судорожно скривилась. У Фусако, напротив, кровь отлила от волнения, лицо ее побелело, как будто в сумрачном салоне автомобиля опустили окно. Они плакали, целуясь. Рюдзи скользнул рукой под ее пальто, словно проверяя, теплится ли жизнь в ее теле, торопливо ощупывал повсюду, обнимал обеими руками мягкий и гибкий стан, воскрешал в памяти целостный образ Фусако.
Он знал, что до ее дома минут шесть или семь езды. Только на мосту Ямасита-баси они наконец смогли завести более или менее внятный разговор:
— Спасибо за гору писем. Я их по сто раз перечитывал.
— И я… Новый год встретишь у нас?
— Ага… А что Нобору?
— Хотел ехать встречать, но простыл. Да нет, простуда несерьезная, температура тоже не…
Без всякого усилия они вели незатейливую беседу сухопутных жителей. В разлуке такие разговоры представлялись им затруднительными или, хуже того, невозможными — казалось, не удастся протянуть к ним ниточку от того лета. Прошлое ушло, описав безупречный круг. Они боялись, что во второй раз их вышвырнут из этого сияющего круга, даже не позволив войти. Разве жить — это так же просто, как спустя полгода надеть пиджак, что оставил висеть на гвозде?
Слезы радости смыли тревогу, придав им ощущение силы. Душа Рюдзи словно застыла, он совсем не чувствовал тоски по родным местам. Парк Ямасита раскинулся вдоль дороги, и Морская Башня, именно такая, какой он множество раз ее представлял, виднелась над кронами деревьев. И только дождевая дымка смягчала чрезмерную очевидность пейзажа, слегка приближая его к образам, живущим в воспоминаниях, тем самым лишь усиливая чувство реальности. Он привык, сходя на берег, некоторое время ощущать неустойчивое покачивание окружающего мира, однако никогда еще он не чувствовал себя как сегодня — элементом головоломки, вставленным в дружелюбное, знакомое и близкое пространство.
После моста Ямасита-баси автомобиль свернул направо, к каналу, усеянному серыми, залитыми дождем лодками, и тут же начал взбираться на холм у французского консульства. Беспорядочные тучи расступились, открыв свет высоко в небе, дождь заканчивался. Автомобиль взобрался на холм. Проехали парк. С Ятодзака-дори свернули налево, в узкую аллею и остановились у ворот дома Курода. Мокрая от дождя, узкая каменная мостовая постепенно начинала светлеть. Старый шофер раскрыл над Фусако зонт, надавил на дверной звонок.
