Вышла прислуга, Фусако велела зажечь свет — в прихожей было темно. Перешагнув низкий порог, Рюдзи ступил в полумрак.
На мгновение его охватило странное чувство неуверенности.
Казалось бы, вместе с этой женщиной он вступает в по-прежнему сияющий круг. И все же было какое-то отличие, невыразимое словами. Несмотря на то что и во время их прощания на причале в конце лета, и в последующих письмах женщина старательно избегала взаимных клятв и намеков на будущее, оба они явно желали вернуться из летних объятий в одну и ту же точку. Но Рюдзи, торопясь чувствовать, не обратил внимания на странное, неприятное ощущение. Он так и не заметил, что входит в совершенно другой дом.
— Ужасный ливень, — произнесла Фусако, — но вот-вот кончится.
В это мгновение в коридоре зажглось электричество, осветив тесную прихожую с полом из мрамора с острова Рюкю и зеркалом в венецианском стиле.
В гостиной ярко горели дрова в камине, на самбо
[22]
, выстеленной папоротником, высилась пирамидка из рисовых лепешек
[23]
. Домработница внесла чай и тепло поприветствовала Рюдзи:
— С возвращением! Все вас очень ждали.
Облик гостиной изменился — повсюду виднелись вышивки Фусако, на полке появился теннисный кубок.
Фусако рассказывала по порядку. После отъезда Рюдзи она еще сильнее увлеклась теннисом и родзаси
[24]
. По выходным, а иногда и по будням, ходила в теннисный клуб в Мёкодзи-дай, а вечерами брала в руки пяльцы. В ее вышивках стало больше морских сюжетов. Черные корабли
[25]
с ширм «нанбан»
[26]
, подушки с изображением старинных штурвалов — всего этого не было летом. А кубок она буквально на днях завоевала в предновогоднем женском парном турнире. Помимо прочего, этот кубок как бы символизировал скромное целомудрие оставленной на берегу Фусако.
— Ничего хорошего не происходило. В твое отсутствие, — произнесла она.
Фусако рассказала ему о том, как думала с досадой: ну вот, совсем не собиралась ждать, но начала, как только он уехал. Стараясь позабыть его, она с головой ушла в работу, занялась клиентами, а после их ухода в тишине магазина вдруг услышала журчание фонтана в патио. И этот звук ошеломил ее. Оказалось, что в это самое мгновение она уже ждет и считает дни до их встречи…
Теперь она могла говорить красноречиво, не сдерживаясь, не то что раньше. Во многом манера все новых и новых писем уже сама по себе давала ей немыслимую свободу.
Рюдзи тоже мог теперь говорить вольнее, чем раньше, стал более дружелюбным. Эта перемена началась с ним в тот момент, когда в Гонолулу он получил первое письмо от Фусако. Он стал заметно легче в общении и даже с удовольствием травил байки в кают-компании. Вскоре офицеры «Лояна» выведали подробности его любовной истории.
— Навестишь Нобору? Мальчик так ждал встречи с тобой, всю ночь не спал.
Рюдзи незамедлительно поднялся. Он, уже вне всякого сомнения, был здесь нетерпеливо всеми ожидаем и любим.
Достав из чемодана сверток с подарком для Нобору, он последовал за Фусако вверх по темной лестнице, по которой однажды уже поднимался на ватных ногах в их первую ночь на исходе лета. На этот раз он ступал твердой походкой своего в доме человека.
Нобору слышал приближающиеся шаги на лестнице. В напряженном ожидании он замер в кровати, но, кажется, они отличались от тех, что он с таким нетерпением ждал.
В дверь постучали, и она широко распахнулась. Нобору увидел маленького крокодила. Солнце на прояснившемся небе наполнило комнату похожими на водяные струи лучами, и всплывший у дверного косяка крокодил на миг показался живым — парящие в воздухе напрягшиеся лапы, разинутая пасть, блестящие красные глаза.
«Интересно, используют ли для гербов живые существа?» — возникла мысль в его затуманенном лихорадкой мозгу. «Рюдзи однажды рассказывал об атоллах, как они не пускают большие волны из океана, и поэтому внутри их, в коралловом море, словно в неподвижном пруду, нет ни единой волны, и только вдалеке видны белые, похожие на призраки, пенные барашки. Моя головная боль, уже не такая сильная как вчера, словно волны, разбивается по ту сторону атоллов», — думал Нобору, крокодил был гербом его головной боли. Болезнь наложила на мальчишеское лицо строгий отпечаток.
— Гляди-ка, тебе подарок.
Рюдзи, поддерживавший крокодила, показался из-за двери. В сером свитере с высоким воротом, загорелый до черноты.
Представляя момент их встречи, Нобору заранее решил, что не станет притворно улыбаться, и под предлогом болезни успешно сохранил надутое выражение.
— Странно. Ты же так ждал. Опять температура? — озабоченно спросила мать. Никогда еще она не выглядела в глазах Нобору таким ничтожеством.
— Это чучело, — ничуть не обескураженный, Рюдзи положил крокодила у подушки, — работа бразильских индейцев. Самых настоящих. На праздник они надевают украшения из перьев и чучела таких вот детенышей крокодилов. А еще вешают на лицо три круглых зеркальца. В зеркалах отражается огонь костра, и они выглядят как настоящие трехглазые послушники
[27]
. На шее зубы леопарда, на пояснице леопардовая шкура. На спине колчан со стрелами, а в руках красивый разноцветный лук… Так что это не просто чучело детеныша крокодила, а часть настоящего праздничного убора.
— Спасибо!
Односложно поблагодарив, Нобору погладил небольшой бугорок на крокодильей спине, усохшие лапы, заметил в уголках красных стеклянных бусин-глаз пыль залежалого в бразильской глухомани товара, заново перебрал только что сказанные слова Рюдзи.
Жаркая и влажная смятая простыня. Душная от печи комната. На подушке ошметки кожи, содранные с пересохших губ. Перед приходом Рюдзи он как раз потихоньку их обдирал. Переживая, что из-за крошечных отслоений губы теперь выглядят слишком красными, он невольно бросил взгляд в сторону комода с щелью. Взглянул и тут же подумал, что все пропало. Что, если взрослые, проследив за его взглядом, подозрительно уставятся туда?! Нет, все в порядке. Взрослые гораздо менее внимательны, чем он предполагал. Знай себе покачиваются внутри своей безразличной любви.
