Фрау Бекер уже переоделась, сидела у себя в комнате и пила чай, когда к ней вошел Демба.
— Что же это такое! — воскликнула маленькая вертлявая дама. — Горничная мне уже рассказывала. Как же это с вами произошло?
— Маленький несчастный случай, фрау Бекер, больше ничего.
Демба рассказал свой роман о свече и горящих оконных занавесках, присочинил еще несколько треснувших от жара стекол и подробно описал один соломенный стул, также пострадавший от огня. Он подумывал также о том, чтобы ввести в рассказ канарейку, которую с опасностью для жизни вынес из пламени вместе с клеткою, но в конце концов отказался от этой мысли, дабы не придать своей повести сентиментального и романтического оттенка.
— Подумать только, как могут быть неосторожны люди, — сказала фрау Бекер. — Благодарите Бога, что так благополучно отделались. Покажите-ка свою руку. — Это было Дембе не по душе. Недоверчиво высунул он наполовину руку из-под накидки.
Докторша в отчаянии всплеснула руками.
— Да разве это повязка? — воскликнула она. — Не может быть, чтобы это сделал врач!
— Мой сожитель забинтовал мне руку. Он учится медицине.
Демба с досадою убеждался, что его идея совсем не так удачна. Теперь весь свет интересовался исключительно его руками, а ведь он хотел предоставить им известный покой и тихое уединение.
— Вот что я вам скажу. Отправляйтесь сейчас же к моему мужу, и пусть он вам сделает приличную повязку, — решила фрау Бекер.
Демба побледнел как воск.
— Это невозможно, — пролепетал он, — не могу же я…
— Вы не уверены, что мой муж это сделает лучше вашего товарища?
Демба ерзал на стуле.
— Конечно, уверен, — сказал он, — я только не хотел бы отнимать время у вашего супруга.
— Ах, какие пустяки! — перебила его докторша. — Муж справится с этим в две минуты. Он сейчас вас примет.
Она взяла трубку домашнего телефона, соединявшего ее комнату с кабинетом мужа и кухней.
— Рудольф! — сказала она. — Сейчас я посылаю к тебе господина Дембу. Пожалуйста, прими его вне очереди. Он обжег себе руки… Да… Так он сейчас придет.
Она повесила трубку.
— Идите же, господин Демба.
— Я, в сущности, пришел только для того… — Демба глотал слюну, подыскивая выражения. — Я хотел спросить вас, фрау Бекер, хотя сегодня еще не первое число: не могу ли я сегодня получить свое жалованье за месяц, потому что, видите ли…
Он смущенно замолчал. Фрау Бекер на мгновение задумалась, потом опять схватилась за трубку:
— Послушай, Рудольф! Заплати, пожалуйста, господину Дембе его месячное жалованье, когда он придет. Восемьдесят крон. Будь так добр. Хорошо? Мое портмоне сейчас не при мне.
Разбитый по всему фронту, вышел Демба из комнаты.
В передней стояли еще два малыша. Один из них уже прошел через чистилище и держал в одной руке бутерброд, а в другой яблоко. Мальчуган, стоявший рядом, беспокойно прислушивался к доносившимся из кухни звукам. Теперь, очевидно, приближалась его очередь. Внезапно он подхватил с пола обе свои связки шнурков для ботинок, быстро открыл парадную дверь и дал стрекача.
За ним проскользнул бесшумно Демба.
Оба помчались вниз по лестнице. На площадке первого этажа Демба остановился, сорвал с руки носовой платок и постарался засунуть его в карман. Когда это ему не сразу удалось, он швырнул его на пол и разразился проклятиями.
Глава XV
Доктор Рюбзам пришел первый. Ему не долго пришлось ждать. Дождь лил ручьями, и все прочие сошлись раньше обычного на ежевечернюю партию в буки-домино. В маленьком отдельном кабинете кафе «Турф», дверь в который была тщательно занавешена и охранялась мальчиком, сидело сегодня одиннадцать человек.
Рыжий почтовый чиновник был снова здесь, хотя накануне клялся, что в последний раз сидит за одним столом с этой бандою шулеров. Далее здесь были: коммивояжер, всегда бывший при деньгах, но уже два года искавший места; кельнер из одного ресторана в Пратере, проигрывавший здесь в свой выходной день чаевые, заработанные за неделю; фрау Сушицкая, бывшая сваха, всем известная в районе между Аугартенским мостом и звездою Пратера, в настоящее время занявшаяся сдачей в наем укромных временных квартир, но ничуть не брезгавшая также посредничеством по заключению кратковременных знакомств; деловой посредник, которого называли «вашей светлостью» — без достаточного, впрочем, основания, ибо свои проигрыши он выплачивал отнюдь не с княжеским хладнокровием; военный писарь, богохульно бранившийся на чешском языке, когда вместо него выигрывал кто-нибудь другой; «господин журналист», который на вопрос о том, в каких органах он сотрудничает, неизменно отвечал с отстраняющим жестом: «Во всех»; служащий сберегательной кассы, который появлялся со своим псом и своею подругою, приказывал мальчику подать псу объедки, а подруге — несколько изодранных газет, чтобы затем в игорном азарте совершенно забыть их обоих; и, наконец, Гюбель, опустившийся студент-медик, который еще не был доктором, и доктор Рюбзам, который давно уже не был доктором.
Доктор Рюбзам держал банк и, конечно, выигрывал. Перед началом игры он достал из бумажника три смятых кредитки по десяти крон и положил их перед собою на стол как основой капитал, до смешного незначительный для партии, при которой он должен был уплатить выигравшему тройную сумму.
— Этими деньгами я хочу сегодня выиграть шестьсот крон, — сказал он, начиная игру, с раздражающей откровенностью. — Дешевле не отдам. Ровно столько проиграл я вчера на скачках. Эти деньги я должен сегодня вернуть.
И теперь, за игрою, он всякий раз повторял, загребая ставки других игроков:
— Говорил же я, что хочу сегодня выиграть шестьсот крон! Ставьте, господа, ставьте, ставьте! При столь медленном темпе я сегодня своих денег не верну!
Почтовый чиновник, военный писарь и Сушицкая кипели от ярости, потому что доктор Рюбзам выигрывал действительно. Перед ним деньги вырастали в кучу. По временам он убирал со стола несколько банкнот и клал их в карман для большей безопасности. На стуле рядом с ним лежал его портфель, пара грязных манжет, снятых им удобства ради, его сигара и золотые часы, на которые он иногда поглядывал. Он решил играть до восьми вечера, ни минутою позже. В восемь часов, как сказал он, ему нужно «идти на заседание». Доктор Рюбзам никогда не забывал ограничить себя таким сроком. Этим путем он избегал требований реванша, при котором ему пришлось бы весьма бесполезным образом вновь поставить выигранные деньги, и в то же время отделывался от воплей госпожи Сушицкой, всегда пытавшейся после партии трогательными жалобами урвать у него часть добычи. В «заседание», разумеется, не верил никто. Со времени приговора, лишившего его докторской степени и права адвокатской практики, — по обвинению его одним из клиентов в вымогательстве — он жил на ренту свою и чужую и носил с собою портфель только по старой привычке. Расходы по его содержанию несли теперь государство и общество в самых разнообразных формах: чиновник сберегательной кассы исправно передавал ему свои авансы, получаемые им в счет жалованья; субсидия, которую коммивояжер получал от своей тещи, также находила обходным путем, через буки-домино, дорогу в карманы д-ра Рюбзама, равно как многочисленные побочные доходы военного писаря и налоги, взимавшиеся госпожой Сушицкой с падкой на удовольствия золотой молодежи Леопольдштадта. Государство и казна, коммерция и веселящийся свет действовали согласованно, чтобы дать возможность господину Рюбзаму вести приличный образ жизни.
