Вряд ли найдется на свете человек, который не любит давать советы. Поскольку я все-таки продолжал оказывать некоторое сопротивление, наставник мой начинал все больше и больше горячиться и вдаваться в подробности.
— Хорошо, сэр, подумаю, — сказал я. — То, что для вас проще простого, для меня головоломка. И, конечно, мне надо посоветоваться с Мэри.
— Вот это, по-моему, зря, — сказал он. — Женский пол стал у нас слишком уж деятельный.
— Но ведь наследство-то ее.
— Вы скорее угодите ей, если преподнесете сюрпризом солидный куш. Им так больше нравится.
— Боюсь показаться вам неблагодарным, мистер Бейкер. Но я тяжелодум. Мне надо как следует все обмозговать. Вы слышали, что Марулло собирается в Италию?
Взгляд у него сразу стал настороженный.
— Совсем?
— Нет, на время.
— Надо думать, он позаботится, чтобы место осталось за вами, на случай если с ним что-нибудь приключится. Годы его не молодые. Завещание есть?
— Не знаю.
— Смотрите! Нагрянет свора итальянской родни, и вы окажетесь без работы.
Пришлось уйти под прикрытие спасительной неопределенности.
— Я столько от вас узнал, что всего сразу не прожуешь, — сказал я. — Но все-таки не согласитесь ли вы дать мне хотя бы общее представление о том, с чего все начинается?
— Могу сказать вам только одно: развитие города во многом зависит от транспорта.
— Ну что ж, трансконтинентальную линию дотянут и до нас.
— И все-таки это слишком долгий путь! Те, кто нам нужен, крупные дельцы с крупными капиталами, предпочитают путешествовать по воздуху.
— А у нас нет аэропорта?
— Вот именно.
— И мало того — нет и места, где его выстроить, разве только срыть холмы вокруг города.
— Слишком дорогая затея. Не окупит себя.
— Тогда что же вы думаете предпринять?
— Итен, не обижайтесь и положитесь на меня во всем. Сейчас я ничего не могу вам сказать. Но обещаю: если деньги у вас будут, вы не прогадаете. Я имею в виду нечто совершенно конкретное, хотя тут еще требуются кое-какие уточнения.
— Я, может, этого и не заслуживаю.
— Старинные семьи должны держаться вместе.
— Марулло тоже входит в вашу группу?
— Нет, что вы! У них там своя компания, они действуют самостоятельно.
— И, кажется, весьма успешно?
— Слишком успешно. Не нравится мне, что эти иностранцы пролезают буквально во все щели.
— Значит, ждать седьмого июля?
— Разве я это сказал?
— Нет, мне, наверно, так послышалось.
— Наверно.
И тут, покончив с обоями, вернулась Мэри. Мы сказали и проделали все, что положено по ритуалу, и медленно пошли домой.
— Как они мило нас приняли, лучшего и желать нельзя. Что он тебе говорил?
— Все то же самое. Чтобы я для начала пустил в оборот твои деньги, а я этого не хочу.
— Я знаю, милый, ты беспокоишься обо мне. Но, по-моему, будет очень глупо, если мы не воспользуемся его советом.
— Не лежит у меня к этому душа, Мэри. А вдруг он ошибается? Ты же останешься ни с чем.
— Слушай, Итен, если ты этого не сделаешь, так и знай, я сама к нему пойду со своими деньгами. Вот увидишь!
— Дай мне подумать. Я ни во что не хочу впутывать тебя.
— И не надо. Ведь счет в банке у нас общий. Помнишь, что вышло на картах?
— О господи! Опять эти карты!
— Да! Я им верю.
— Если я потеряю твои деньги, ты же меня возненавидишь.
— Нет. Мое богатство в тебе. Так Марджи нагадала.
— То, что Марджи нагадала, так мне в голову запало, что, покуда буду жить, буду в памяти хранить.
— Оставь свои шуточки.
— Может, это и не шуточки. Как бы богатство не повредило тихим радостям нашей нескладной жизни.
— Не понимаю, каким образом небольшие деньги могут чему-то повредить. Я не говорю о больших деньгах, а так… Чтобы хватало.
Я молчал.
— Ну, Итен!
Я сказал:
— О прекрасная принцесса! Не бывает так, чтобы денег хватало. Одно из двух: денег нет совсем или денег не хватает.
— Неправда.
— Нет, правда. Помнишь техасского миллиардера, который недавно умер? Он жил в гостиничном номере с одним чемоданчиком. Не оставил после себя ни завещания, ни наследников, но при жизни денег ему не хватало. Чем человек богаче, тем ему больше и больше нужно.
Она сказала ироническим тоном:
— Да, это, наверно, великий грех, но мне хочется купить новые занавески в гостиную и поставить котел побольше, так чтобы четыре человека могли принять ванну в один и тот же день, а я вдобавок — и вымыть посуду.
— Я не о твоих грехах сокрушаюсь, дурочка, а отмечаю факт, закон природы.
— Мало же в тебе уважения к человеческой природе.
— Не к человеческой, дорогая моя Мэри, а к природе вообще. Белки запасают орехов в десять раз больше, чем им потребуется. У хомяка брюхо того и гляди лопнет, а он все сует и сует за щеки, будто в мешок. А сколько умные пчелки съедают меда и сколько они, умницы, его выделывают?
Когда Мэри теряется, чувствуя себя сбитой с толку, она брызжет гневом, как спрут — чернильной жидкостью, и прячется в этом темном облаке.
— Противно слушать, — сказала она. — Хочется хоть немного порадоваться, так где там, разве ты позволишь!
— Нет, родная, не радость меня страшит, а горечь неудовлетворенности, сумятица, чванство, зависть — все, что несут с собой деньги.
Бессознательно она, вероятно, боялась того же. Она так вся и ощетинилась; поискала, где у меня больное место, нашла и с вывертом всадила туда колючки слов:
— Вот, полюбуйтесь! Продавец из бакалейной лавки, ни гроша за душой, а разглагольствует о вреде богатства. Можно подумать, ты в любую минуту способен добыть кучу денег, стоит тебе только захотеть.
— И добуду.
— Каким образом?
— Вот в том-то и вся загвоздка.
— Ничего ты не можешь, а если бы мог, давно бы у тебя все было. Хвастовство — и больше ничего. Обычная твоя манера.
Желание причинить другому боль рождает в нас злобу. Лихорадка уже овладела мной. Свинские, исступленно яростные слова поднимались во мне, как яд. Я ненавидел угрюмой ненавистью.
Мэри сказала:
— Смотри! Вон, вон там! Видел?
— Где? Что?
