Он весело засмеялся.
— Ты умен, мальчуган. Но ведь ты и так не крадешь.
— Вы не слыхали, что я сказал. Может, я задумал украсть все сразу.
— Ты честен, мальчуган.
— Вот и я говорю. Чем ты честней, тем меньше тебе верят. Знаете, Альфио, лучший способ скрыть свои настоящие побуждения — это говорить правду.
— Что ты там мелешь?
— Ars est celare artem.
[20]
Он пошевелил губами, повторяя, и вдруг расхохотался.
— Xa-xa-xa! Hic erat demonstrandum.
[21]
— Хотите выпить холодной кока-колы?
— Мне вредно — вот тут! — Он хлопнул себя по животу.
— Не так вы еще стары, чтоб возиться с больным желудком, ведь вам еще нет пятидесяти?
— Пятьдесят два, и желудок у меня в самом деле больной.
— Допустим, — сказал я. — Вы, значит, приехали сюда двенадцатилетним, если это было в двадцатом году. Рано же в Сицилии начинают учить латынь.
— Я был певчим в церкви.
— Я сам участвовал в церковном хоре — носил крест во время богослужения. Ну, как хотите, а я выпью. Альфио, — сказал я, — вы придумайте для меня способ вступить в дело, а тогда я погляжу. Но предупреждаю вас, денег у меня нет.
— Придумаем, придумаем.
— Но у меня будут деньги.
Он смотрел на меня в упор, как будто что-то притягивало его взгляд. И наконец сказал тихо:
— Io lo credo.
[22]
Чувство силы, если не славы, всколыхнулось во мне. Я открыл бутылку кока-колы и, поднося ее к губам, посмотрел поверх стеклянного ствола прямо в глаза Марулло.
— Ты славный мальчуган, — сказал он и, пожав мне руку, направился к выходу.
Что-то вдруг толкнуло меня его окликнуть:
— Альфио, а как ваше плечо?
Он удивленно оглянулся.
— Теперь не болит, — сказал он. И пошел дальше, повторяя самому себе: — Теперь не болит.
Вдруг он вернулся взволнованный.
— Надо тебе взять эти деньги.
— Какие деньги?
— Эти пять процентов.
— Зачем?
— Надо взять. Будешь мне выплачивать свой пай постепенно — сейчас немножко, потом еще немножко. Только требуй не пять, а шесть.
— Нет.
— Как это нет, если я говорю да?
— Мне это не нужно, Альфио. Я бы взял, если бы мне нужно было, но мне не нужно.
Он глубоко вздохнул.
Днем в лавку не так валил народ, как с утра, но все-таки дела было много. Не знаю отчего, но между тремя и четырьмя часами всегда наступает затишье минут на двадцать или на полчаса. Потом идет новая волна покупателей — трудовой люд по дороге с работы или хозяйки, спохватившиеся, что у них ничего нет на обед.
В час затишья явился мистер Бейкер. Он долго разглядывал сыры и колбасы за стеклом холодильника, дожидаясь, когда уйдут два замешкавшихся покупателя, оба из породы нерешительных, таких, которые сами не знают, чего хотят, — возьмут одно, положат, возьмут другое, положат — и точно надеются, что нужная вещь сама вскочит им в руки и попросит купить ее.
Наконец они все-таки что-то купили и ушли.
— Итен, — сказал мистер Бейкер. — Вам известно, что Мэри взяла тысячу долларов?
— Да, сэр. Она меня предупредила об этом.
— А вам известно, зачем ей понадобились деньги?
— Еще бы, сэр. Она уже полгода толкует об этом. Вы же знаете женщин. На мебели разве что немного пообтерлась обивка, но с того дня, как она задумала купить новую, это уже старый хлам, на котором сидеть нельзя.
— А вы не считаете, что сейчас глупо тратить деньги на такие вещи? Я ведь вам вчера говорил, какие намечаются перспективы.
— Это ее деньги, сэр.
— Речь идет не о каких-нибудь рискованных спекуляциях, Итен. Речь идет об абсолютно надежном помещении капитала. С этой тысячей она бы через год и мебель купила и еще бы тысяча у нее осталась.
— Мистер Бейкер, я не могу запретить ей тратить ее собственные деньги.
— Но вы бы могли объяснить ей, вы бы могли ее урезонить.
— Мне как-то не пришло в голову.
— Это ответ в духе вашего отца. Это ответ слюнтяя. Я берусь помочь вам стать на ноги, но только в том случае, если вы не будете слюнтяем.
— Постараюсь, сэр.
— Вдобавок она еще, кажется, не хочет иметь дело с местными фирмами. Польстится на скидку где-нибудь на распродаже и уплатит все наличными. Да еще неизвестно, что ей там всучат. Здесь, может быть, обошлось бы и дороже, но по крайней мере есть с кого спросить, если что не так. Вы должны вмешаться, Итен. Заставьте ее положить деньги обратно. Или пусть доверит их лично мне. Она не прогадает.
— Эти деньги — ее наследство после брата, сэр.
— Знаю. Я попытался ее образумить, когда она пришла за ними. Она сделала голубые глаза и сказала, что хочет поехать посмотреть. Как будто нельзя ездить и смотреть без тысячи долларов в кармане! Если у нее соображения не хватает, так вы-то должны соображать!
— Не разбираюсь я в этих делах, мистер Бейкер, привычки нет. Ведь у нас, с тех пор как мы поженились, никогда не было денег.
— Ну так советую вам разобраться, и как можно скорее, а то у вас их и не будет. У некоторых женщин пристрастие к мотовству все равно что наркомания.
— У Мэри нет такого пристрастия, сэр. Откуда?
— Нет, так будет. Стоит ей раз отведать крови и она почувствует вкус к убийству.
— Мистер Бейкер, вы это не серьезно.
— Совершенно серьезно.
— Мэри — самая бережливая жена на свете, да ей и нельзя иначе.
Тут он неизвестно почему разбушевался.
— От вас я этого не ожидал, Итен. Если вы хотите чего-то добиться, прежде всего сумейте быть хозяином в собственном доме. Можете повременить с новой мебелью еще немного.
— Я-то могу, она не может. — Мне вдруг пришла в голову мысль, что у банкиров особое зрение на деньги, вроде рентгеновских лучей, и он сейчас видит конверт, лежащий в моем кармане. — Попробую ее уговорить, мистер Бейкер.
— Если она уже все не истратила. Где она сейчас, дома?
— Собиралась поехать автобусом в Риджхэмтон.
— Боже мой! Ну конечно, тысячи долларов как не бывало.
