— Печально.
— Да.
— Но не вините одного себя. Вероятно, дело к тому и шло.
— Вероятно.
— Не сомневаюсь, что вы желали добра своему другу.
— Я считал, что это ему поможет.
— Да, конечно.
Ненависть подступала мне к горлу, как желчь, и я чувствовал не столько злобу, сколько отвращение.
— Не говоря о том, что эта гибель трагична и бессмысленна, она влечет за собой некоторые осложнения. Вы не знаете, у него родственники есть?
— По-моему, нет.
— У тех, кто с деньгами, родственники всегда находятся.
— У него денег не было.
— Но был тейлоровский луг, не заложенный в банке.
— Вот как? Н-да, луг и нора в погребе.
— Итен, я вам говорил, что мы хотим построить аэропорт, который будет обслуживать весь наш округ. Тейлоровский луг совершенно ровный. Если мы не получим его, придется срывать холмы, а эта работа станет в миллионы долларов. Теперь даже если не объявятся наследники, надо будет действовать через суд. На это уйдут месяцы.
— Понятно.
Его прорвало.
— Ничего вам не понятно. Из-за ваших благодеяний этот участок подскочит в цене, к нему и не подступишься. Мне иной раз кажется, что благодетели самые опасные люди на свете.
— Вы, вероятно, правы. Мне пора в лавку.
— Лавка теперь ваша.
— Да, в самом деле! Никак к этому не привыкну. Все забываю.
— Вы не только это забываете. Деньги, которые он от вас получил, принадлежали Мэри. Теперь ей надо проститься с ними. Вы их просто выбросили вон.
— Дэнни любил мою Мэри. Он знал, что деньги ее.
— Слабое утешение.
— Я думаю, что он решил подшутить надо мной. Он дал мне вот это. — Я вынул два листка линованной бумаги из внутреннего кармана пиджака, куда положил их несколько недель назад, зная, что именно при таких обстоятельствах они и будут предъявлены.
Мистер Бейкер расправил листки на стекле, покрывавшем его стол. Он стал читать их, и мускул под правым ухом так у него задрожал, что ухо задергалось. Потом он снова пробежал эти листки, ища, к чему бы придраться.
Когда он, сукин сын, поднял на меня глаза, в них был страх. Перед ним сидел человек, о существовании которого он и не подозревал. Ему понадобилась минута, чтобы приспособиться к этому незнакомцу, но он оказался на высоте. И приспособился.
— Сколько вы хотите?
— Пятьдесят один процент.
— Чего?
— Паев в корпорации, или в компании, или что там у вас будет?
— Это смехотворно.
— Вам нужен аэропорт. Единственная подходящая площадка принадлежит мне.
Он тщательно протер очки бумажным носовым платком и снова надел их, но на меня не взглянул. Его глаза ходили по кругу, в котором мне места не было. Наконец он спросил:
— Вы знали, что делали, Итен?
— Да.
— Ну и как вы себя теперь чувствуете?
— Да, вероятно, так же, как чувствовал себя тот, кто явился к нему с бутылкой виски и заставлял его подписать одну бумагу.
— Это он вам сказал?
— Да.
— Он лжец.
— Он и сам этого не отрицал. Он предупреждал меня, чтобы я ему не верил. Может, эти бумаги с каким-нибудь подвохом? — Я легким движением взял со стола две исписанные карандашом помятые страницы и сложил их вдвое.
— Насчет подвоха вы правы, Итен. Эти документы в полном порядке, датированы, засвидетельствованы. Может, он вас ненавидел? Может, подвох в том и состоит, чтобы растлить вас морально?
— Мистер Бейкер, никто из моих родных не поджигал корабля.
— Мы с вами еще поговорим, Итен, мы с вами будем делать дела, делать деньги. На холмах вокруг луга скоро вырастет небольшой городок. Теперь вам непременно придется стать мэром.
— Нет, сэр, не смогу. Столкновение интересов — вещь предосудительная. Несколько человек на своем печальном опыте убеждаются сейчас в этом.
Он вздохнул — вздохнул осторожно, точно боясь потревожить что-то в горле.
Я встал и положил руку на изогнутую кожаную спинку мягкого просительского кресла.
— Вам полегчает, сэр, когда вы притерпитесь к факту, что я не тот симпатичный болван, за которого меня принимают.
— Почему вы не посвятили меня в свои дела?
— Сообщники опасны.
— Значит, вы сознаете, что совершили преступление?
— Нет. Преступление — это то, что совершает кто-то другой. Мне пора открывать лавку, хоть я и хозяин в ней.
Когда мои пальцы коснулись дверной ручки, он негромко сказал:
— Кто донес на Марулло?
— Полагаю, что вы, сэр. — Он взвился с места, но я затворил за собой дверь и вернулся в свою лавку.
Глава XXI
Никто в мире не способен так блеснуть, как моя Мэри, когда надо принять гостей или отпраздновать какое-нибудь торжество. Она переливается всеми огнями, точно бриллиантами и не столько дает что-то празднику от себя, сколько сама от него получает. Глаза у нее искрятся, а улыбающийся рот, готовность рассмеяться подчеркивают, подкрепляют любую, самую убогую шутку. Когда на пороге вечеринки стоит Мэри, все ее участники чувствуют себя и милее и умнее, да так оно и есть на самом деле. И это все, что Мэри дает, а большего от нее и не требуется.
Когда я вернулся из лавки, весь дом Хоули празднично сиял. Гирлянды разноцветных пластмассовых флажков тянулись от люстры к лепному карнизу, опоясывающему стены; маленькие яркие стяги свисали с лестничных перил.
— Ты не поверишь! — крикнула Мэри. — Эллен достала флажки на заправочной станции Стандард-ойл. Джордж Сэндоу одолжил их нам.
— В честь чего это?
— В честь всего. Все чудно.
Не знаю, слышала она про Дэнни Тейлора или нет. Может быть, слышала и велела ему уйти. Я-то уж, конечно, не приглашал его на наше торжество, но он ходил взад и вперед около дома. Я знал, что позднее мне придется выйти к нему, но в дом его не позвал.
— Можно подумать, что это Эллен получила награду за сочинение, — сказала Мэри. — Вряд ли она так гордилась бы, если бы сама стала знаменитостью. Полюбуйся, какой она торт испекла. — Торт был высокий, белый, и на нем разноцветными буквами — красная, зеленая, желтая, голубая и розовая — было написано «Герой». — К обеду будет жареная курица с подливкой, соус из потрохов и картофельное пюре.
