Сколько же у меня было малышей? Я вам сказал, что никогда точно не знал… двенадцать? Пятнадцать? Легко сказать! Считать… а где взять силы! Я был не так стар, как сегодня, но все же… человек здоровый, упитанный обладает энергией в одну шестнадцатую лошадиной силы, все крушит вокруг, грубо говоря… но истощенный, больной слюнтяй – это уже только одна двадцатая, приблизительно…
Совершенно неожиданно, в самом сердце, полагаю, в сердце Гамбурга, поднялся шквальный ветер! Как гром с ясного неба! Ветер развеял дымы, и я сразу же узнал место… ошибки быть не может, мы перед отелем «Эспланада»… о, я не ошибаюсь!.. Весь искореженный, в трещинах, полупровалившаяся крыша свисает козырьком… я сказал бы ради смеха: сюрреализм!.. Не так скандально, как их картины, но почти… к тому же картины не имеют запаха… здесь же стоял отчетливый и едкий… сладковатый трупный запах… это не ради красного словца, он мне знаком отлично… я не ошибаюсь… малышей ничто не пугает, ни дымы, ни мрачная горечь, ни руины, ни взрывы, они, по всей видимости, привыкли… их занимают только дыры… еще одна! И более глубокая… а также покореженные рельсы, скрученные, как бигуди… что касается этого отеля «Эспланада», я с удовольствием рассказал бы вам историю его первого дворецкого, который не захотел подавать охлажденное бордо и был за это уволен с работы и прочее. В один прекрасный день я расскажу вам эту историю, если у меня останется время и я еще буду жив… Zimmer Wärme! Zimmer Wärme! Комнатная температура!.. Он поспорил!.. Это ему стоило места, оскорбленный клиент и прочее… он мне рассказывал об этом двадцать раз в тюремном лазарете… он наделал и много других глупостей…
Ну, я отвлекаюсь!.. Чего я хотел бы, так это выяснить немедленно у Фелипе историю с кирпичом! Все больше и больше я склоняюсь к мысли, что это было преднамеренно, что этот кирпич он обжег лично, у soun pâtroun в Магдебурге!.. Ну, конечно!.. Этот кирпич! Нет, я с ним еще не рассчитался!.. Пускай объяснится!.. Моя выщербленная голова пострадала ни за понюшку табака!.. Черт возьми! Я потерял здоровье, его мерзкий поступок заставляет меня задуматься!.. Пускай отправляются к морю!.. Все! Я отказываюсь, я не иду!.. Я растягиваюсь на земле, как Одиль, у меня больше нет сил… кстати, об Одиль, об этой шлюхе…
– Слушай, Лили, вернись, пойди к Одиль!.. Скорей!.. Скажи ей, пожалуйста, чтобы она пришла сюда немедленно!.. Что я не могу собрать малышей… что я не участвую больше в походе за едой… мне страшно…
Фелипе здесь… чуть поодаль… лежит под своим брезентом, по крайней мере в три, четыре слоя, не шевелится… Лили не заставляет себя просить, она намного моложе меня, это правда, но могла же она устать… однако она не имеет права на усталость!.. Скорей!.. Скорей!.. Пускай поспешит, пускай растормошит эту Одиль!.. И приведет ее ко мне!.. Эту лентяйку…
Я не смотрю ей вслед… закрываю глаза… но это не значит, что я сплю… я размышляю… что мы ищем в городе? Бакалейную лавку?… Аптеку? Булочную?… Не очень в это верю… здесь должно быть хуже, чем в Берлине… Харрас нас предупреждал… по поводу проституток… в Гамбурге «они не найдут ничего, все сгорело…» В конце концов, поскольку мы уже здесь, надо идти… я спрашиваю себя, почему Лили не возвращается…
Я чувствую, что мне крутят ухо… маленькая рука… потом нос… а потом они все, кажется четверо, тянут меня за волосы… малыши забавляются… я бы мог напугать их… они бы разбежались, чтобы я гонялся за ними… ну а это что такое? Они писают на меня сверху, один… двое… трое, не меньше… дорого же мне стоит ожидание!.. Я сажусь!.. И произношу… оо-о-у!.. Они смеются!.. Никакого почтения, я вижу… я вижу Лили… а, вот она!.. Давно пора!
– А Одиль?
– Она не может двигаться!
– А эти, там?
Я вижу четырех шкетов, еще более тщедушных, чем наши, и таких же слюнявых и сопливых, как те, укутанные в шерстяные тряпки и брезент… но они смеются… наши смеялись лишь изредка… а эти четверо, должно быть, из породы смешливых…
– Откуда они родом?
– Они были с Одиль… Она послала их к тебе…
* * *
Кучи развалин и обломки лавчонок… и сплошь мостовые бугрятся… трамваи горбятся сверху, один на другом, один на другом, в вертикальном положении и опрокинутые вверх тормашками… Больше нечего искать… тем более, что задымленность усиливается, я вам уже говорил, дым густой, едкий, черный и желтый… о, я вроде бы повторяюсь… но, значит, так надо… я хочу дать вам точное представление… ни одной живой души… должен сказать… все уехали?… Куда?… Погреблены под кучами на мостовых? А сколько было народу в Гамбурге!.. Исчезли все? Как им угодно!.. Я занят сгущенным молоком… цель!.. Кажется, я разглядел открытый магазинчик… бакалейный, а может, это аптека…
– Следуйте за моими белыми палками!.. Трудяги сопливые!..
Легко сказать… я с трудом карабкаюсь… надо исследовать руины! Черта лысого найдешь здесь кусок хлеба! Хочу сказать, армейского хлеба… мины-ловушки, битум, воронки… это я нашел легко! А, один малыш отстал, остановился… на что он смотрит?… Иду туда… Фелипе тоже, и Лили… что его так заинтриговало? В битуме?… Совершенно черная обугленная нога… только ступня… верхняя часть и само тело отсутствуют… тело, должно быть, сгорело… Харрас говорил: они все поливают фосфором… ничего не остается… ясно! А, малыши столпились вокруг… это уже не нога, это тела в смоле… битум превратился в смолу… жирный черный налет… ну да!.. Мужчина, женщина и ребенок… ребенок посередине… они еще держатся за руки… и маленькая собачка… это потрясает… люди хотели спастись, от фосфора загорелся битум, вся семья была накрыта, задохнулись… должны быть, как и другие, впечатанные в битум… позже мне сообщили – тысячи и тысячи… нам не до смеха, нас интересует молоко, хлеб, одним словом, бакалейная… полагаю, по здравому размышлению, эти развалины были опасными, не говоря о гниющих трупах… повсюду все взрывалось… везде тлели развалины, я видел битум… чем дальше мы продвигались, тем жарче становилось… холера! Это вызывало страх… как зыбучие пески, вы понимаете, залив возле замка Сен-Мишель… и еще запах горелого… не только человеческого мяса, было ужасно холодно… смрад стоял бы невыносимый… было над чем посмеяться, но сперва найти еду… снабжение… пусть меня извинят, но это слово мне о многом говорит… не правда ли, с этим кирпичом, со своей больной головой я имею право на некоторые воспоминания, вылавливаю их из памяти, как волосы из супа… о, тем хуже! Ну и так далее… пятое-десятое… Верден, хочу сказать, 14 октября, снабжение 12-го полка… я был со своим фургоном… полк в Воэвре… я ясно вижу этот верденский подъемный мост… стоя на стременах, я сообщаю пароль… подъемный мост скрипит, опускается, охрана, все двенадцать человек, выходит проверять… фургоны тащатся один за другим… армия тогда была серьезная, доказательство: она выиграла войну… итак, мы вступили в Верден, шагом, в поисках наших буханок хлеба и консервов… мы тогда еще не знали остального, всего, что будет потом!.. А если бы знали, что нас ждет, то не сдвинулись бы с места, не просили бы ни поднимать мост, ни открывать ворота… неведение – вот в чем сила человека и животных…
Там, где мы теперь, нет ни ворот, ни подъемных мостов, я говорю вам о Гамбурге… мне остается только туда идти, проникнуть со своей сопливой бандой!.. Гудрон уже не горел, но был еще очень мягок… потеплело… нога не тонула, но оставляла следы, лучше не останавливаться… конечно, потеплело и в городе из-за непрекращающихся взрывов… кое-где битум кипел… скоро уже не пройдешь… но снабжение?… Мы далеко не уходили… шли только там, где это было еще возможным… по другой стороне маленького канала… это в районе маленьких гамбургских каналов, он немного напоминает Венецию… почти полностью загроможден обломками кирпичей и железа… однако в отдельных местах можно было пробраться… «смелей, дурачки! Сюда!» Я так их и не пересчитал… они собрались, пересекли канал раньше нас… нас – я имею в виду Лили и Бебера в сумке, Фелипе со своим кулем на голове и себя, качающегося от усталости… еще руины, развалины, горы мусора, как в Берлине… но здесь теплее, как мне кажется… я говорю горы, скорее – холмы!.. И тут же попался один, огромный, сравнимый по площади с пространством от собора Трините до площади Бланш… наверняка, под ним погребены целые кварталы, жилые дома и люди… оттуда, конечно же, и этот смрад… смешение смрадов, я бы сказал… мы присаживаемся… неплохо… гора обломков, как та, в Люнебурге, где я видел – вы помните это – на самом ее гребне мой первый локомотив… мы отдыхаем… вдруг меня пронзает… а наши малыши? Наши запакованные сопливцы?… Все исчезли?… «Фелипе, Лили, где малыши?…» Они не знают… ах, да! Лили их видела… они забавлялись, толкая друг друга там… с другой стороны бугра… я говорю себе: так и есть!.. Они нырнули в дыру!.. Я был убежден… у них мания нырять в дыры… я заметил… это их уловка – исчезнуть… зарыться вдвоем, втроем… отродье, приютские какашки, они ищут задницу!.. Где они могут быть?… Под домом?… «Лили! Фелипе!» Пускай они ищут вместе со мной, немедля!.. Там же есть бреши, трещины… одна, достаточно широкая, чтобы все пролезли… они, должно быть, уже там, в конце… если бы я их позвал, они бы не отозвались, они бы не сообразили… глухие слюнявые кретины… но все Уродцы почему-то ловко пролезают через дыры, проскальзывают между камнями и кучами металлолома… Катакомбы словно созданы для них… должно быть, они все там внутри… я вам уже упомянул о разрушенном пространстве, примерно, как от собора Трините до площади Бланш… можете себе представить? А вдруг малышей придавило? Или они задохнулись?… На свежем воздухе, при свете дня они перемещались только прыжками… вылезали то из одной, то из другой дыры… а в этой кромешной темноте… я не мог даже вообразить… можно было только предположить, и все разом… а мы смогли бы протиснуться в эту щель?… Если малыши убежали или погребены под развалинами, мы могли бы просто вернуться к поезду, вот и все… они же сами убежали!.. Лили говорит мне: «Знаешь, самое лучшее, если мы выпустим Бебера!» В такую дыру кот пролезет наверняка, хотя он еще вреднее детей, может и сбежать… но, забравшись туда, вдруг их найдет… замяукает… «Выпусти его!» Лили ставит кота на землю… и как только дети могли здесь пролезть?… Спрашиваю себя… Бебер легко входит в лаз, идет… Лили зовет его… он мяукает… мяуканье спокойное… Лили ни о чем не спрашивает меня, она протискивается следом, нет времени на передышку… на четвереньках забирается туда, она может рискнуть, она акробатка… я бы не смог… ах, нет!.. Могу… на коленях!.. Точно так же… смелей, малыш!.. Будь что будет!.. Ай!.. Тут глина… я кричу… «Я иду! Я иду!» Лили мне отвечает… порядок! Я продвигаюсь… помогая себе локтями… работаю локтями… я не поверил бы… снаружи нельзя представить, что проход расширяется, хочу сказать, что это пещера… нечто вроде грота… коридор… шаг вправо, поворот и снова поворот… глина… думаю, что это хрупкая, осыпающаяся глина, только сильно увлажненная, липкая… не понимаю, как это произошло… возле Гамбурга как-то не замечался глинозем… высокие, огромные… конечно, дымовая завеса все замаскировала… ни пустотелых холмов, вроде этого… я не геолог, не специалист… зову: «Лили!.. Лили!..» – «Да!.. Да!.. Да!.. Иду!..» Фелипе окликает меня… «Dottore! Dottore!» Он не остался, тоже полез в траншею, как и мы… где-то неподалеку отсюда, уверен, гниет труп… дохлые крысы или люди?… Увидим… быть может?… Это авантюра, я хочу сказать, в духе… в общем, если вдуматься, этот холм образован обвалом… если хотите… как могло такое случиться? Всегда можно что-нибудь придумать… воображение, знаете ли… секретное оружие?… Об этом много говорили!.. Что оно предназначалось для уничтожения Англии и тому подобное!.. Но значит, это обернулось против своих? Возможно, взрыв на складе боеприпасов, торпедный резерв?… Такое случалось… откуда же этот колосальный выброс земли, этот глиняный смерч над Гамбургом?… Этот огромный бугор?… И не было никого, кто бы нам объяснил… я вам уже говорил о высоте этого образования, как расстояние от собора Трините до площади Бланш… теперь мы продвигались вперед очень осторожно, шаг за шагом… в сумеречном свете, лившемся сверху… я ору, надрываюсь… «Тебе там видно?…» – «Да! Да! Иди, здесь светло!..» Дневной свет в этом гроте?… Грот по своей площади, смею сказать… вы меня понимаете… три четверти площади собора Парижской Богоматери… продвигаясь вперед, вижу, что это нечто… должно быть, щель высотой… расселина, я бы сказал, с вершиной… назвал бы ее кратером… в общем, дыры повсюду… только вообразите, только представьте себе: гигантский обвал из хрупкой известки… обвал… в общем, пузырь, гигантское вздутие глинистой почвы… кто-то же это видел, в конце концов… и однажды они засвидетельствуют… однако же это свершилось!.. То, что это реальность, свидетельствовало наше продвижение в этой гигантской пустоте… Лили, я, Фелипе и Бебер… сверху падал не только дневной свет, но капал дождь, по стенам, конечно, сбегали ручейки… есть спелеологи в Альпах, Доломитах, Пиренеях, Высоких, Низких горах, которые по воскресеньям высаживаются в самых труднодоступных местах… мы же не более чем случайно «приставшие», не бог весть что… вынужденно, глина… оно могло бы обрушиться, все это подобие кратера наверху, не выдержать, лопнуть… о, конечно… но сейчас мы двигаемся вперед… я вам говорил об этом, три четверти собора Парижской Богоматери… узенький туннель превратился в огромный грот… и заметьте, там было почти светло… свет падал сверху, струился с высоты… из отверстия кратера… впечатление, я вам повторяю, огромного нефа, только из глины… Не только… боковые стенки кажутся достаточно тонкими… как могло возникнуть подобное образование?… Пузырь, обвал… раковина?… В результате подземного извержения, поднятия грунта, взрыва торпедного склада… такое случалось кое-где… были, возможно, и другие бугры в самом Гамбурге… раздутые обвалы… я не видел, я не мог ничего видеть из-за пелены дыма… наконец мы подошли, полагаю, вплотную к конечной точке… расселины… и конечно, я сразу же учуял трупный запах… намного отчетливей, чем снаружи… я не увидел ни мертвых животных, ни крыс, ни кошки, ни собаки… но все-таки я – эпидемиолог, оглядываюсь вокруг… вглядываюсь внимательно… я был весьма удивлен… снаружи мы видели множество трупов, залитых битумом, покрытых смоляной коркой… окоченевших… Харрас предупреждал нас… и не только тела… отдельно руки, ноги… особенно часто ступни… Гамбург уничтожили с помощью жидкого фосфора… это напоминало извержение в Помпее… все было объято огнем: дома, улицы, мостовые, люди, бегущие отовсюду… и даже ласточки на крышах… ВВС не выбирает!.. Все в кучу, все под одним соусом!.. Улицы, крыши и подвалы!.. Я боюсь потерять нить повествования… речь шла о том, чтобы обнаружить причину трупного запаха… я зову… Лили на месте… и где наши маленькие выродки?., все?… Я их пересчитаю позже… а Фелипе?… Он там, он к нам присоединился… они разглядывают… что это?., надо признать, вот это сюрприз!.. Бакалейная лавочка!.. Как будто вдавленная в грунт, пришлепнутая к боковой стенке… я говорю: бакалея, вы меня понимаете: Kolonialwaren… как она здесь очутилась? Почему не рухнула?… И вывеска, ошибиться невозможно!.. Великолепные золотые буквы на красном фоне… и не маленькая вывеска… длинное, широкое панно… не могу взять в толк… Фелипе смотрит… он понимает… «это была бакалейная лавка, dottore!.. Vroomb! Жратва!.. Понимаете?» Фелипе прав, он понял раньше меня… небольшая кучка кирпичей… две кучки… конечно, жилой дом… поняли механику катаклизма?… Не думайте, что я преувеличиваю… если я вам скажу, что завтра Франция станет абсолютно желтой только в результате смешанных браков, что политика – сука, потому что она занимается только напыщенной болтовней и партийными разборками, выдувая мыльные пузыри, и что единственная реальность, заслуживающая внимания, – это реальность невидимая и неслышимая, тайная, тихая, биологическая… пока кровь белых доминирует, белые еще могут использовать свой последний шанс… впрячься в колясочки рикшей или сдохнуть от голода… не говорите, что я преувеличиваю…
