Книга Моряк в седле, страница 79. Автор книги Ирвинг Стоун

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Моряк в седле»

Cтраница 79

В его присутствии никто не смел и заикнуться о том, чтобы платить.

Собравшиеся беззлобно поддразнивали его, покатывались со смеху, слушая его истории, выкладывали свое мнение о его последней книжке, рассказывали свеженькие анекдоты, особенно еврейские – их он обожал Еще несколько минут, еще рюмочка – и он направлялся в следующий по очереди кабачок, где его уже поджидали завсегдатаи, чтоб пожать ему руку, похлопать по плечу. И тут платил за выпивку только он, и тут грохотал раскатистый мужской смех и царил тот же добрый товарищеский дух. В поселке было, вероятно, десятка полтора «злачных» заведений; к вечеру он успевал побывать в каждом из них, влить в себя кварту виски, перекинуться шуткой с доброй сотней людей. Потом он возвращался к упряжке, отвязывал лошадей и под крики столпившихся жителей ГленЭллена «До скорого, Джек! Почаще навещай!» трогал лошадей и поднимался по длинной грунтовой дороге, мимо своих садов, виноградников, с одного холма на другой. В Глен-Эллене вспоминают, что то были самые радужные дни в году, – услышишь высоко на холмах знакомый звон колокольчиков, и вот по дороге на четверке огненных коней мчится вниз Джек Лондон в ковбойской шляпе, галстуке бабочкой, белой рубахе, с безмятежной улыбкой и словом дружеского привета для каждого.

Раз в неделю, после обеда, он запрягал пару самых быстроногих лошадей и на предельной скорости катил в Санта-Розу, главный город округа и центр пивоваренной и винодельческой промышленности. Пили здешние старожилы лихо, но в политике придерживались таких реакционных взглядов, что Джека с его социалистическими убеждениями считали не заблудшей овцой, а просто-напросто сумасшедшим. С трезвоном колокольчиков он проносился по главной улице, останавливался у конторы Аиры Пайла – Агентство по продаже недвижимого имущества», звал: «Эй, Пайл! Поехаи!» – и оба направлялись в бар гостиницы Овертон. Здесь Джек подходил к стойке, занимал свое место – с самого края, спиною к залу – и требовал кварту шотландского виски. Пил он из высокого стакана, куда входило унций двенадцать, и всегда сам наливал два первых стакана для Пайла, после чего Пайл мог уже пить сколько пожелает или совсем не пить.

Когда кто-то назвал Пайла партнером Джека Лондона по части выпивки, тот воскликнул:

– Куда мне претендовать на такое звание! Да и кому это по плечу!

Джек – это была совершенно особь статья. Какой-то двужильный, честное слово. Я пропускаю один стаканчик, он – четыре, а то и пять. И вот ведь занятная штука: девяносто процентов всех разговоров у стойки – о чем бы вы думали? О социализме. Он для того и являлся в Санта-Розу – лучших спорщиков, чем в здешних местах, не найдешь. Тут его не любили; он ведь не разбирал, кто перед ним – судья, бизнесмен или директор торговой палаты, и прямо при них говорил о том, как прогнила капиталистическая система. Сколько лет он приезжал в Санта-Розу, а я ни разу не слыхал, чтобы с ним кто-нибудь согласился. Когда я задавал ему каверзный вопрос о новом, социалистическом государстве, он,бывало, на секунду задумается, потом тряхнет головой и скажет: «Постой, надо заложить за воротник еще раз, тогда в голове сразу станет яснее». Глоток – и дело сделано: он пускался рассуждать о том, как дешево будут доставаться потребителю товары, когда их будут производить ради пользы, а не ради выгоды.

Когда Пайла с ним не было, Джек заходил в бар Овертон, быстро оглядывал зал, шел в свой уголок промочить горло раз-другой, а потом подзывал кого-нибудь к себе и заводил беседу.

– Так вот насчет того пункта, о котором вы говорили на днях, – начинал он, – что будто бы социализм уничтожает личную инициативу.

Я об этом думал, и у меня появились кой-какие новые идеи…

Друзья, которым случалось пить с ним вместе, вспоминают, что темы споров были самые различные: война, бедность как источник преступности, биология, организация труда, психоанализ Фрейда, коррупция в системе судопроизводства, литература, путешествия и грядущее социалистическое общество. В шесть часов, распив с очередным компаньоном бутылку шотландского, он садился в коляску и ехал домой. С лошадьми он умел обращаться прекрасно, но после выпивки любил быструю езду. Билли Хилл, который обслуживал его за стойкой бара Овертон, а потом и в других барах, говорит:

– Джек был способен выпить больше спиртного, чем любой другой, но ему это было нипочем. Он всегда держался прямо, с достоинством.

Когда наступало время уйти из заведения, он уходил, как джентльмен.

Если чувствовал, что выпил достаточно, – значит достаточно. Мне никогда не приходилось видеть его сварливым, злобным – он постоянно оставался благодушным и общительным, не ввязывался в споры, если только не попадался кто-нибудь умеющий спорить по-настоящему; но куда им было до него! Он мог хоть кого переспорить.

Пайл тоже говорит, что никогда не видел Джека пьяным – тот обладал поистине ирландской способностью поглощать виски. Он пил, чтобы развеять усталость и нервное напряжение, развязать язык, смазать «винтики» в голове, отвлечься, устроить себе передышку.

За бутылкой и возник замысел книги, которая принесла ему больше славы – и доброй и дурной, – чем любая другая. «Джон Ячменное зерно» – повесть автобиографическая; то, что в ней сказано о его пьянстве, – правда, но, как это случается с большинством автобиографических произведений, «вся беда в том, что в «Джоне Ячменное зерно» высказана не вся правда до конца. Изложить всю правду я не решился». Он умолчал о том, что в его жизни бывают периоды, когда он падает духом. В припадке уныния мысль о том, что он незаконнорожденный, гнетет, отравляет мозг и сердце, хотя в хорошем состоянии он легко может доказать себе, что это пустяк, отмахнуться, забыть. Зачастую он и пил-то для того, чтобы заглушить неистребимую горечь, так глубоко укоренившуюся в сердце, цепко прижившуюся – в его душе. С величайшей тщательностью скрывал он от всех периодические приступы депрессии. Случались они редко – самое большее раз пять-шесть в год – и не успевали превратить его в маниакальнодепрессивного больного, каким зачастую является человек творчества, художник. И все-таки, когда эти приступы нападали на него, он мог возненавидеть свою работу, социализм, ранчо, друзей, свою механистическую философию и блестяще отстаивать право человека покончить с собой.

В такие минуты лямка, которую он тянул, казалась непосильной, он божился, что шагу дальше не шагнет с этой ношей; много пил, становился грубым, нечутким, черствым, придирчивым. Но это проходило – часто в тот же день.

Литературные достоинства «Джона Ячменное зерно» не определяются тем, насколько точно он отражает действительность. Его читаешь как роман – свежий, простой, откровенный и трогательный. Страницы, посвященные Белой Логике, великолепны; а книга в целом – классическое произведение о пьянстве. Даже если бы все в ней было сплошным вымыслом, она оставалась бы образцом первоклассной убедительной художественной прозы. Сначала она появилась в журнале «Сатердей ивнинг пост», затем вышла отдельной книжкой, и читали ее миллионы людей. Священники так и ухватились за нее, видя в ней моральное наставление о вреде пьянства; на лее предъявили права союзы трезвенников, организации сторонников запрещения спиртных напитков, лиги борцов за уничтожение питейных заведений – они составляли из «Ячменного зерна» памфлеты и, напечатав, разбрасывали повсюду сотнями тысяч. «Джон Ячменное зерно» объединил на борьбу с заправилами винной промышленности такие организации, которых ничто другое на земле не заставило бы действовать рука об руку: педагогов, политиков, журналистов, ученых. Повесть была экранизирована, и заводчики-винокуры предлагали огромные деньги, чтобы фильм был запрещен. Шум и волнение были так велики, что сотни тысяч людей, не бравшихся за книгу с тех пор, как встали со школьной скамьи, жадно набрасывались на «Джона Ячменное зерно». Джек изобразил в нем свою победу над алкоголем, но публика, привыкшая вычитывать из книги то, что ей по вкусу, решила, что автор – горький пьяница.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация