Когда Эдеварт, постучав, вошёл в контору, Кнофф встретил его нетерпеливой улыбкой. То ли это была его обычная манера: он занят, у него сейчас нет времени заниматься мелочами. То ли он предчувствовал, что касса окажется пустой.
Может, мне лучше зайти позже? — спросил Эдеварт.
Нет. Счетами мой управляющий займётся потом, а ты сдай кассу. Это что же, всё, что у тебя есть? — спросил он, переводя взгляд с нескольких купюр и серебряных монет на Эдеварта и обратно.
Да, это всё. Всё, что у меня осталось.
Из всех-то денег? Из тех, что ты получил от Нурема на покупку рыбы, и той тысячи, что я прислал тебе, чтобы ты мог расплатиться за сушку рыбы?
Эдеварт уже умел ловчить и выкручиваться, он научился этому у многих людей — у Августа, у старого Папста, у шкипера Нурема, да у кого угодно, поэтому сказал обиженно: Больше у меня ничего не осталось. Можете проверить по книге.
Кнофф помолчал, полистал книгу, заглянул в начало и в конец, просмотрел последние записи и спросил: Но хоть жалованье матросам ты выплатил?
Эдеварт: Да, всем. Кроме себя.
Ты не выплатил себе жалованье?
Как я мог это сделать? Я же не знал, сколько вы мне положите.
Сколько положу? Мы же договорились: жалованье простого матроса.
Я так и получал, пока вы не поставили меня шкипером.
Какой из тебя шкипер? Кнофф с укоризной покачал головой.
Это задело Эдеварта: Пусть я плохой шкипер, но вся ответственность была на мне.
Что ж, надменно заметил Кнофф, может, ты и прав. Однако рисковал-то я, а не ты!
Но у нас всё сошло благополучно, буркнул Эдеварт.
Кнофф молчал.
А сколько вы платите Нурему? — вдруг спросил Эдеварт.
Шкиперу Нурему с галеаса? Тебя это не касается. Он — другое дело. Он давно служит у меня и не сразу стал получать столько, сколько сейчас.
Да-да! Эдеварт кивнул, поджав губы.
Кнофф, твёрдо: Нет, всё будет так, как мы договорились: жалованье простого матроса. Тебе полагается за шесть с лишним месяцев. И ещё следует вычесть за пользование неводом для сельди.
Эдеварт, разозлившись: Какое там пользование! Невод был старый, и вы хотите вычесть за него деньги?
Мой управляющий проверит, во сколько он мне обошёлся, и скажет, сколько он стоит. Старый, говоришь? Разве это не тот самый невод, которым запирали сельдь на севере? Об этом ещё газеты писали.
И что с того? — сказал Эдеварт. Мне он был не нужен, и я его отдал.
Кнофф полистал книгу: Я заметил, что шхуна не отдраена.
У меня не было на это времени.
Но по твоим записям видно, что ты всё лето держал двух матросов, чем же это они были так заняты, что даже не отдраили и не покрасили судно?
Эдеварт молчал. Это было самое уязвимое место в его отчёте, он и сам это знал. Не было у него летом никаких двух матросов, он был один как перст, вплоть до последнего месяца, когда он взял на борт Ездру в качестве кока. В книгу же он записал, что выплатил жалованье двум матросам, но на самом деле он эти деньги присвоил. Эдеварт часто думал: такое ли уж это преступление? Ему случалось совершать поступки и похуже! А тут он прожил всё лето на шхуне, питаясь всухомятку, только чтобы положить в свой карман жалованье кока. Что же касается второго человека, то на борту любой рыболовецкой шхуны на севере, кроме шкипера, есть ещё один человек; и если Эдеварт справился в одиночку, это его заслуга. Его единственным упущением было то, что он не отдраил и не покрасил шхуну, но это мелочь. Зато «Хермине» на две-три недели опередила другие рыболовецкие суда и тем самым сберегла хозяину уйму денег!
Дело в том, что на борту мне был необходим один человек, сказал Эдеварт, или вы хотели, чтобы я обходился без горячей пищи? Он готовил, прибирался, и мы поочерёдно несли вахту. Второй нужен был мне на берегу, он работал на одном конце сушильных площадок, а я — на другом. Там нам обоим хватало дела, у нас на севере трудно найти на эту работу мужчин, рыбу сушили только женщины и дети, всё остальное лежало на нас двоих; несколько суток прилив был такой сильный, что вода доходила почти до площадок и едва не смыла всю рыбу... Думаете, мне одному было бы справиться? Да один я бы никогда и не взялся за это.
Кнофф молчал. Эдеварт разошёлся и продолжал: Но коли вы считаете, что шхуну надо отдраить и покрасить, я готов отказаться от жалованья за две недели, ради Бога. А коли вы вообще решили, что всё, что я сделал летом, не в счёт, поступайте как знаете.
В контору принесли телеграмму. Кнофф открыл её и вскочил со стула. Известие, которое он получил, разом заслонило всё остальное: галеас потерпел кораблекрушение!..
Потом уже Эдеварту пришло в голову, что любое несчастье для кого-то непременно оборачивается добром. Что выражало лицо хозяина, когда он узнал о кораблекрушении? Кнофф произнёс несколько слов: беда, судно пошло на дно вместе с грузом, так неожиданно, несчастье, крах; но лицо его не выражало горя, скорее, наоборот. Он никогда не пускался в беседы с Эдевартом, а тут завёл с ним долгий разговор: Подумать только, Нурем потопил галеас! От судна остались одни щепки. Видно, Нурем уже слишком стар, не удивлюсь, если ты скажешь, что он глуп, ха-ха-ха, старый порядочный человек, но набитый дурак. Согласен? А я-то думал на тот год послать галеас прямо в Балтийское море, с этими посредниками в Тронхейме одни неувязки, смех да и только. А теперь всё, теперь галеаса больше нет. Где это случилось? Здесь написано, что севернее маяка Вилле. Хорошо хоть, люди спаслись. На совести старика Нурема нет хотя бы ничьей жизни. Я тебе вот что скажу: возьми себе в подмогу человека и начинай сразу же драить и красить шхуну. Не хочу, чтобы она стояла у новой пристани в таком виде. Ещё не хватало...
Добро бы хозяин на этом остановился, думал потом Эдеварт, но под конец он уж слишком разоткровенничался, с чего бы это? Неужто кораблекрушение так мало его огорчило, что он мог тут же заговорить о посторонних вещах? Ты вчера не заходил со шхуной туда, где пароход делает остановку? — спросил он Эдеварта. Так ты ещё не знаешь, что они себе тоже построили пристань? Тебе следует съездить туда и посмотреть на неё.
Ладно, съезжу.
Пристань там деревянная, сказал Кнофф, я слышал, они сколотили её на скорую руку, да им и такая сгодится...
Бондарь и другие работники полагали, что хозяин неплохо заработает на гибели галеаса. Всё зависит от суммы, на которую был застрахован галеас и его груз, но, если они не ошибаются в хозяине, он оценил свою собственность раза в два больше того, что она стоила на самом деле, — хотя бы из гордости, вот, мол, какое у него судно и какой груз! На этот раз тщеславие сыграло Кноффу на руку: он не жаловался, не останавливал больше работ и по субботам расплачивался с каждым рабочим.
Как ни странно, но то, что Кнофф снова как будто набрал силу и его пакгаузы были полны муки, а лавка ломилась от новых товаров, преобразило и его усадьбу, и всю округу. Люди оживились, в глазах у них загорелась надежда. Эдеварт поначалу не заметил этой перемены, днём он драил шхуну, а ночью спал на борту, но в субботу его помощник, молодой парень, сказал, что вечером в людской будут танцы. Может, и Эдеварт сходит туда? Пришёл Хокон Доппен, он будет играть на гармони.
