Лувисе Магрете всё не было — её не было очень долго. Маленькая Хобьёрг догадалась, что шляпа неуместна: когда они пришли, она несла свою шляпу в руке.
Мы всё вспоминали Америку, говорит Лувисе Магрете и садится в лодку. Лоренсен хочет туда вернуться, дома ему не нравится. Ничего удивительного.
Почему? — холодно спрашивает Эдеварт.
Почему? Он привык к Америке, к тамошней жизни, ведь там всё совершенно другое. Он приехал домой ненадолго, чтобы осмотреться.
Ну а ты? Ты тоже приехала ненадолго?
Я? Лувисе Магрете понимает: сейчас ей надо быть доброй и нежной. Я — другое дело, говорит она. Бедняга, тебе пришлось так долго нас ждать! У Лоренсена столько накопилось в душе, вот мы и задержались. А ты всё это время сидел в лодке!
Ничего страшного.
За это тебе положена награда, говорит она и лукаво смотрит на него...
Всё в порядке. Но когда они уже снова плыли по своему зелёному заливу и Лувисе Магрете увидала усадьбу, она восклицает, не удержавшись: Господи, до чего же она маленькая! Никогда не думала, что она такая маленькая!
Эдеварт бледнеет и спрашивает с горечью: Опять она стала слишком мала для тебя?
Лувисе Магрете испуганно смотрит на него и начинает всхлипывать: Я так вовсе не думала, Эдеварт, я говорю глупости, конечно, она не мала для меня, просто отсюда, из лодки, мне показалось... Но я вовсе так не думала...
Всё хорошо, покуда она добра и нежна. Хуже, что она всё чаще ездит с ним в лавку и ведёт там разговоры об Америке. Встретилась она в лавке и с Андерсом Воде, и они разговаривали втроём. Андерс Воде, тот самый человек в плаще, которого она встретила на пристани в день приезда и который тоже вернулся из Америки, придерживался того же мнения о родном доме, что и Лоренсен, — ему здесь не нравилось, душа его разрывалась, его мучило недовольство; у себя в усадьбе он сделал лишь самое необходимое: окучил картофель, переколол все дрова, и теперь бесцельно бродил повсюду в своём плаще.
И снова у Эдеварта мелькнула неясная мысль: а что общего у Лувисе Магрете с этими людьми, возвратившимися из Америки, какие надежды и желания внушают они ей? После таких поездок в лавку она ещё долго находилась под впечатлением от услышанного, бывала задумчива, невесела и забывала о своих обязанностях хозяйки: Опять я забыла, что пора ужинать!
Вернувшись в третий раз после такой поездки в лавку, Эдеварт понял, что ему ничего не остаётся, как поговорить с ней. Он спросил: Этот Андерс Воде, кто он? Тоже твой знакомый из Америки?
Нет, я знала его ещё здесь, но там мы тоже виделись, ответила она. Он наш, местный, мы вместе уехали в Америку. Я там поддерживала знакомство и с ним и с Лоренсеном, мы часто встречались на пикниках и дома, мне даже казалось, что они оба были немножко влюблены в меня, ха-ха-ха!
Не слишком ли беспечным тоном были сказаны эти слова? Или это её прежняя милая невинность? Эдеварт оробел, ему стало грустно. Когда Лувисе Магрете взглянула на него, пытаясь догадаться, понял ли он её шутку, он заставил себя улыбнуться: Значит, они оба были влюблены в тебя? А как к этому относился твой муж?
Она, уклончиво: Мой муж?.. Принеси маме охапку дров! — говорит она Хобьёрг. И продолжает, когда девочка скрывается за дверью: Мой муж... он уехал, и с ним там что-то случилось, мы не знаем, он просто пропал...
Тон по-прежнему беспечный, в нём ни сочувствия, ни сострадания, а ведь прежде она стояла за мужа горой.
Я слышал, ты развелась с ним? — спрашивает Эдеварт.
Конечно, развелась. В нашем браке больше не было никакого смысла. Никто и не осудил меня. А по-твоему, я была не права?
Нет, что ты!..
А мне показалось...
Бог с тобой, как ты можешь так говорить! Ведь если б ты не развелась с ним, что говорили бы сейчас о нас с тобой! Разве мы не будем вместе жить в Доппене?
Хобьёрг принесла дров, и мать попросила её пойти в комнату и накрыть на стол.
Лувисе Магрете надолго задумалась, наконец она сказала: В Доппене, говоришь? Но мы не можем всё время жить здесь, я хотела сказать, жить так, как живём сейчас. Пойдут разговоры.
Так чего же ты хочешь? — спросил Эдеварт.
А ты сам?
Хочу, чтобы мы поженились. И больше ничего.
Да, тихо говорит она. Одно плохо: я здесь, а мои дети в Америке. Ты не поедешь туда?
Я?! — чуть не в голос крикнул он. Да это последнее, что может прийти мне в голову!
Вот видишь! — сказала она.
Что вижу? Не понимаю...
Я просто так сказала.
Ты снова хочешь уехать?
Не знаю. Может быть, иногда. Но я не против, если мы поселимся в каком-нибудь городе в Норвегии или где захочешь.
Вот как, в городе? Эдеварт высказал мысль, порой мелькавшую у него: А может, ты поедешь со мной на север, ко мне домой? Что скажешь?
Нет-нет! К тебе домой?
Туда ты не хочешь?
Нет, но... Что я там буду делать? Что у тебя там есть?
Там у меня своё дело, оно меня кормит. Лавка.
Нет, я имею в виду другое, у тебя есть дом?
Эдеварт вдруг сам испугался своего предложения: приехать с Лувисе Магрете и Хобьёрг в Поллен, нет, это немыслимо. Там условия ещё труднее, чем здесь, а главное, у него и в самом деле нет своего дома. Ему пришлось сказать ей правду, всю, как есть: маленькая лавка, что-то вроде маленькой конторы, что-то вроде комнатушки за лавкой... О, нет, там ещё более тесно и убого, чем в Доппене...
Стало быть, об этом нечего и думать. Она покачала головой.
Я могу построить дом, сказал Эдеварт.
Построить? Пожалуй, но на это нужно время.
Нет, всё складывалось хуже некуда, теперь её уже ничего не устраивало, даже в Доппене им уже было плохо. Но куда же тогда податься? Куда угодно, в какое-нибудь другое место. Лувисе Магрете вырвала свои корни из родной почвы, теперь она была отовсюду и ниоткуда. Эдеварт сказал в растерянности: Тогда я не понимаю!
Лувисе Магрете сразу переменилась, она раскаивается, она совершенно запуталась, вдруг она стала нежной и любящей, ласкала и утешала его: Не принимай этого так близко к сердцу, всегда можно что-нибудь придумать.
Что тут придумаешь? Две недели назад они решили, что поженятся и будут жить в Доппене, но Эдеварт уже не был в этом уверен, он уже ни в чём не был уверен, за последние дни всё изменилось. Лувисе Магрете совсем запуталась, теперь ей хотелось жить в городе — что, скажите на милость, привлекает её в городе? Она вспомнила даже о своих детях в Америке, о которых раньше не упоминала ни словом и которые к тому же были уже взрослые. Она получила от них письмо, они писали по-английски и сообщали, что у них всё в порядке, им повысили жалованье и они очень счастливы. Её дети стали американцами и нуждаются сейчас в своей матери не больше чем в то время, когда она уехала от них; разве у неё здесь нет ещё одного ребёнка?
