— Иду!
Вентура сует донье Селии в руку три дуро.
— Пусть сеньорита выйдет одна. Донья Селия на все согласна.
— Как вам угодно.
Вентура проходит в гардеробную, закуривает сигарету, чтобы убить время, пока его подруга уйдет; девушка, потупив глаза, спускается по лестнице.
— До свидания, милочка!
— До свидания.
Донья Селия осторожно стучит в комнату, где сидит и ждет Лола.
— Хочешь перейти в большую комнату?
Она освободилась.
— Ладно.
На площадке второго этажа Хулита встречает дона Роке.
— Здравствуй, дочка! Ты откуда?
Хулита немного смущена.
— Я… я от фотографа. А ты куда идешь?
— Да я… я к своему другу, бедняга болен, теперь ему совсем плохо.
Девушка не может представить, что отец идет к донье Селии, также и отцу трудно подумать такое о дочке.
«Фу, какая глупость! Что это мне взбрело в голову!» — думает дон Роке.
«Он, наверно, про этого друга правду сказал, — думает девушка. — Конечно, у папы есть свои делишки, но подозревать, что он направляется туда, просто нехорошо!»
Когда Вентура собрался уходить, донья Селия его останавливает.
— Минуточку подождите, звонят.
Появляется дон Роке, он немного бледен.
— Здравствуйте. Лола пришла?
— Да, она в первой спальне.
Дон Роке легонько стучит два раза в дверь.
— Кто там?
— Я.
— Заходи.
Вентура Агуадо продолжает беседовать с капитаном, его красноречие неиссякаемо.
— У меня, знаете ли, теперь завелась интрижка, я встречаюсь довольно регулярно с одной девочкой, имя называть ни к чему. А когда я ее впервые увидел, то подумал: «Здесь мне делать нечего». Все-таки я подошел, чтобы потом не жалеть, что, мол, увидел да не попробовал закинуть удочку. Сказал ей несколько слов, угостил два раза вермутом с креветками, и вот, извольте, она моя и покорна, как овечка. Делает все, что я захочу, слова лишнего сказать не смеет. Познакомился я с ней в двадцатых числах августа, и не прошло и недели — хлоп, мы в кроватке, как раз в день моего рождения. Если бы я стоял разинув рот, как дурак, и глядел, как ее обхаживают и щупают другие, был бы я сейчас на бобах, вот как вы.
— Да, все это прекрасно, но мне почему-то думается, что дело тут прежде всего в удаче.
Вентура подскочил на стуле.
— В удаче? Вот она, наша ошибка! Удачи не существует, друг мой, удача подобна женщинам, она отдается тем, кто ее добивается, а не тем, кто смотрит, как она идет но улице, и слова ей не скажет. Ясное дело, вам не видать удачи, если будете проводить целые дни дома, ублажать эту ростовщицу, у которой сынок идиот, да изучать болезни коров. Послушайте меня, так вы ничего не успеете в жизни.
Сеоане кладет скрипку на рояль, только что закончили играть «Ла кумпарситу». Он обращается к Макарио:
— Я отлучусь на минутку в клозет.
Сеоане проходит между столиками. В голове у него все еще вертятся цифры — цены на очки.
«Да, конечно, лучше немного погодить. Те, за двадцать две, показались мне довольно приличными».
Он толкает ногой дверь, на которой значится «Для мужчин»: два унитаза у стены, пятнадцатисвечовая лампочка тускло светит внутри проволочного каркаса. В своей клетке наверху дремлет, как сверчок, дезинфицирующая таблетка.
Сеоане один, он приближается к стене, бросает взгляд на пол.
— Что это?
Слюна становится комом у него в горле, сердце скачет, долгий-долгий звон раздается в ушах. Сеоане глядит на пол, изо всех сил напрягая зрение. Дверь заперта. Сеоане стремительно нагибается. Да, это пять дуро. Бумажка немного намокла, но это неважно. Сеоане обтирает танковый билет платком.
На следующий день он приходит в аптеку.
— Дайте мне, сеньорита, очки за тридцать песет, да, вот те, за тридцать!
Лола и дон Роке беседуют, сидя на софе. Дон Роке в пальто, шляпу он положил на колени. Лола, голая, сидит, скрестив ноги. В комнате тепло, включен рефлектор. В зеркале шкафа отражаются две фигуры — парочка действительно забавная: дон Роке в шарфе, очень озабоченный, Лола — нагая и очень хмурая.
Дон Роке только что умолк.
— Вот и все.
Лола чешет себе пупок, затем нюхает палец.
— Знаешь, что я тебе скажу?
— Что?
— А то, что твоя дочка и я друг друга стоим, вполне можем с ней быть на «ты».
Дон Роке кричит:
— Молчи, говорю тебе! Сейчас же замолчи!
— А я и молчу.
Оба курят. Голая толстая Лола, пускающая дым через нос, похожа на тюленя в цирке.
— А эта история с фотографом — Такая же, как твоя с больным приятелем…
— Ты замолчишь?
— Ладно, молчи не молчи, а все равно некрасиво получается! Можно подумать, вы из другого теста!
В одном месте мы уже писали следующее:
«Дон Обдулио с торчащими усами и масляным взглядом смотрит из позолоченной рамы, охраняя, подобно злобному и лукавому божку любви, приют тайных свиданий, доставляющий его вдове кусок хлеба».
Портрет дона Обдулио висит справа от шкафа, за цветочным горшком. Слева висит портрет'хозяйки в молодости, с несколькими шпицами.
— Давай одевайся, сегодня я ни на что не гожусь.
— Ладно.
А про себя Лола думает:
«Эта девчонка мне заплатит, Христом Богом клянусь! Еще как заплатит!» Дон Роке спрашивает:
— Ты выйдешь первая?
— Нет, выходи ты, я пока оденусь.
Дон Роке выходит, и Лола посылает ему вслед проклятие.
«Портрет висит на таком месте, что, если снять, никто не заметит», — думает она.
Она снимает дона Обдулио со стены и прячет в сумочку. Слегка приглаживает волосы в ванной и закуривает сигарету.
Капитан Тесифонте как будто расшевелился.
— Ладно… Попытаем счастья…
— Да не может быть!
— Да-да, вот увидите, как-нибудь, когда пойдете развлекаться, позовите меня, пойдем вместе. Договорились?
— Конечно, договорились. В первый же день, как пойду туда, дам вам знать.
Зовут старьевщика Хосе Сане Мадрид. У него две лавчонки, в которых он покупает и продает поношенную одежду и «предметы искусства», дает напрокат смокинги студентам и фраки бедным женихам.
— Заходите, померяйте, выбор большой.
