Они вышли на улицу, висел легкий туман, и Конни взяла Невилла под локоть.
– Тебе, наверное, очень одиноко в Гримблтоне. И сейчас, и все это время, пока ты рос.
– Да нет, не особенно. Всегда была какая-то круговерть. Знакомые пацаны уверены, что я добропорядочен, как дуб. А теперь я нашел тут…
– Скажи, а ты прямо пробовал это? – шепотом перебила его Конни.
– Не будь такой любопытной, – рассмеялся он.
– Мне просто интересно, потому и спрашиваю. Как вы это делаете?
– Так же, как и все остальные. Приметил кого-то, посмотрел. Посмотрел еще раз, потанцевал, поговорил, повел в тихий уголок… Тебе все подробности изложить?
– Нет, спасибо, не надо.
– Мы сейчас заходили в хорошее местечко, правильное. Но ты все-таки пока не готова… Давай сходим в другой клуб, там больше джаза, блюза. К тому же сегодня что-то вроде концерта, тебе может понравиться.
Заплатив за вход, они вошли в другой клуб. На сцене были четыре длинноволосых парня, все в коже. Зал дружно подпевал им и раскачивался в такт.
– Эти приятели из Ливерпуля. Видишь, какие смелые – решились двинуться в Манчестер. Но, видать, они хороши, раз их до сих пор не освистали.
Конни смотрела как завороженная. Ни один из них не был таким уж красавчиком: у одного личико какое-то детское; у того, что повыше, – нос длинноват. Среди них выделялся гитарист с впалыми щеками, при этом все они так или иначе колошматили по своим инструментам. Но что за звук, боже! Сначала они сыграли «Перепрыгни через Бетховена», а потом «Моя Бонни за океаном».
– Они хороши! – прокричала Конни и захлопала. – Как они называются?
– «Битлз»… Кажется. Их однажды арестовали в Гамбурге. Все говорят, что они теперь следующая звездная группа. А мне кажется, я и получше слышал.
Битлы пели еще и еще, до самого антракта, а потом исчезли. Зал бесновался, вызывая на бис, но те не появились.
– Небось уехали на другой концерт. Они тут нарасхват. Мне нравится тот, что высокий, – поделился с ней Невилл.
– А я тогда, чур, беру темноволосого гитариста, – призналась Конни. Ночь внезапно заиграла красками, наполнилась настоящей жизнью. Бал прессы остался далеко в прошлом со всей этой мелочной ревностью и шумной музыкой. – Спасибо тебе, Невилл!
– За что?
– Знаешь… Ты помог мне выбраться из самой себя. Мама так говорила.
– Только не рассказывай никому. Такие, как я, должны быть осторожны. Хоть я и ненавижу своих любящих родителей, я не хочу позорить их перед людьми.
– Тебе нечего стыдиться. Просто ты родился таким, вот и все, – вступилась за него Конни.
– Боюсь, закон считает иначе. Быть гомосексуалистом – преступление, – вздохнул он в ответ.
– Значит, фиговый это закон. Он изменится рано или поздно!
– Да уж, придется… Нас ведь тут много вокруг!
Да, ту памятную ночь, когда она увидела «Битлз» еще до того, как они стали по-настоящему знамениты, трудно забыть. Конни очнулась от дремы. Сколько времени прошло? Невилл, конечно, первым потряс устои семьи, но был в том отнюдь не последним. Пришел час, и Конни его обскакала…
Она потянулась и снова отправилась к табло с прилетами.
Опять задержка!
– Что-то ремонтируют они в Манчестере, уже потеряли все интервалы в графике над Европой, – говорит Салли, представитель туристической компании. – Пожалуй, я прокачусь пока, они еще не скоро прибудут. А вы ждете родных? Здесь живете?
Все задают ей эти вопросы. Здесь ведь либо экспаты, либо туристы, либо бродяги вроде нее. «Фифти-фифти», – обычно отвечает она. У нее есть крошечный каменный домик среди холмов в деревне, названия которой никто никогда не слышал. Это домик семейства Пападаки, они сдают ей его. В нем есть все необходимое, он укрывает от жары и согревает в прохладные ночи.
Что же касается семьи… Вот ведь неловкий вопрос. Семья до сих пор не оправилась после ее внезапного отъезда. И то, зачем она здесь, поначалу останется только с ней. Еще будет время всем всё рассказать.
Ну, давай же! Что ж ты опаздываешь, ну почему именно сегодня?!
Конни берет себе еще кофе и снова садится, пытаясь унять тревогу, но мысли не дают ей покоя. Сколько раз она прокручивала это всё в голове! И теперь она снова уносится в прошлое, в те трудные времена, когда и сама она сыграла со своей семьей шутку почище Невилла.
«Просто соедини», – сказал Эдвард Форстер в своем романе
[32]
. Сколько же раз она мысленно повторяла это?
Соединить? Сомнений нет: корни всех ее проблем в тех бурных годах, что последовали за маминой смертью. А чего еще можно ожидать от потерявшей управление шлюпки, застигнутой в море бурей и дрейфующей по неразмеченному фарватеру первой любви к скалистому берегу?
Часть II
Школьная форма и синие джинсы
Глава двенадцатая
Настоящая королевская свадьба
В последовавшие за этими событиями месяцы Конни совершенно выпала из жизни своего шестого класса и превратилась в страстного фаната «Битлз». С ней в школе училось много таких же девчонок, бредивших политикой и джазом. Все они как прилежные школьницы носили черные шерстяные пальто и полосатые форменные шарфики. И, похоже, никого из взрослых вокруг, кроме доктора Фридмана, не интересовал ни Карибский кризис, ни ядерное разоружение или черно-белый значок-пацифик, который начала носить Конни. Никто не смеялся над шутками в «Прайват ай»
[33]
.
Джой целиком отдалась подготовке к намеченной на весну свадьбе с Денни Грегсоном. Их помолвка никого в семье особенно не удивила, одна лишь Конни была ошарашена. Она настолько окуклилась в собственной жизни, что совершенно не заметила радостной взбудораженности Джой. Роза со своим хором уехала на гастроли в Саутгемптон. Приближалось Рождество, воспоминания о маминой смерти резали душу, и Конни ушла с головой в работу.
По дороге из школы домой она пыталась переключиться со студенческой политики на привычную болтовню пансиона Уэйверли. Были и радости: она записалась в команду ребят, вызвавшихся помочь разносить рождественскую почту, и сможет встречаться на почте со старыми школьными друзьями, тоже решившими немного заработать себе на каникулы.
Этой кошмарной зимой передвижение с открытками по городу стало настоящим испытанием на прочность. Конни не снизошла до резиновых сапог, и ее лучшие остроносые ботики вдрызг промокли, она стерла ноги и отморозила пальцы.
