Но.
Здесь надо упомянуть, что в тот вечер в доме находился и наш общий приятель Рэй, приехавший погостить на выходные. Рэй не был бы Рэем, не устрой он для милой пары из Японии концерт. Он затянул гаэльскую народную песню, сопровождая ее выразительным представлением, что и было тщательно запечатлено туристами на видеокамеру. Стало быть, изображение поющего Рэя улетело куда-нибудь в Токио или в другой город. Нам приятно думать, что приятная пара из Японии приглашает к себе друзей, чтобы похвастаться шотландскими съемками и они вместе смотрят это видео. Рэй спел куплет или что-то очень похожее на мотив «Цветка Шотландии»:
[87]
«Оша-ломайтелин, соагу-фуид эдескин, шиакитал ут-ан арабиталлин…»
[88]
Ошеломителен… араб-италин. Больше мне нечего добавить. Разбирайтесь сами.
Но я отвлекся; на поезде мы сегодня вряд ли уедем: железная дорога встала на много часов (взять напрокат машину в любом случае не получится – я не подумал захватить права), а остановиться негде. Жесть! Может, получится сесть на следующий поезд и доехать в купе по длинному окружному пути до Барры или еще куда. Может, имеет смысл узнать стоимость такси до Файфа. Может, Энн позвонит своей подруге Лорне, которая работает в «Айла Эйр», и спросит, нет ли у той на примете опытного пилота вертолета…
Поезд добирается до вокзала. Его прибытие встречают довольно громкими (причем искренними) аплодисментами, что, как вы понимаете, происходит нечасто. Еще одна поездка по жаре, хотя солнце уже клонится к закату. Домой приезжаем только к полуночи, измученные и потные.
На машине от нашего дома до Обана чуть больше двух часов. Поездом – без малого шесть. А если опоздаешь на поезд или купишь билет на один, а уедешь на следующем – одиннадцать часов отдай и не греши.
Я уверен, что оставленный в гараже М5 покачал бы – будь такое возможно – подвеской и закатил бы фары.
16. Чего нет в заводе
Поиски идеального продукта влекут за собой поиски подпольного заводика, только лишь потому, что виски и его производство – это целая традиция, история, а родословная этого напитка писана симпатическими чернилами чистого, нелегального, запрещенного правительством спирта-сырца. Считается, что, попробовав спирт из маленькой домашней вискикурни, затаившейся на берегу горного ручья и наполовину заросшей вересковым дерном – в давние времена все дистиллерии были именно такими, – можно прикоснуться к романтическому прошлому, которое все еще питает современный виски; не исключено, что сравнение окажется в пользу последнего.
Поиски идеального продукта ведут к прекрасным или честно стремящимся к профессиональному уровню вискикурням, разбросанным по всей Шотландии: их легко узнать по высоким трубам, по складам, занимающим многие акры, по бело-коричневым указателям для посетителей; поиски ведут в инфоцентры, где тебя встречают услужливые и приветливые люди в килтах; поиски ведут к аудиовизуальным инсталляциям, умело подсвеченному светлому дереву и поблескивающим стальным конструкциям; поиски ведут к безупречно расчерченным парковкам, изящным клумбам, аккуратным витринам, где выставлены джем с виски, горчица с виски, ириски с виски, а также бутылки и графины в форме перегонных кубов; поиски ведут к банкоматам, расчетным узлам и полиэтиленовым пакетам с сайтом вискикурни.
А розыск подпольного заводика, вдохновленный одной-единственной подсказкой – старинной историей, рассказанной сведущим человеком, который слышал ее от сведущего человека, – приведет туда, где нужно долго пробираться вброд через стоячий водоем между летом, осенью и выветренным склоном, впитавшим запах далекого морского берега. Туда, где короткая тропинка упирается в запертую калитку, где придется карабкаться в гору, а потом тащиться пешком по безлюдной пустоши, шагая по узкой заросшей полосе между глубокими колеями, когда земля и низкая трава еще мокры от недавних ливней. Туда, где хаотично рассыпаны заброшенные постройки, где старая ферма, где все пришло в упадок. Туда, где высокий бурьян, заросли крапивы, ненужные рулоны сетки рабицы, сплющенные временем и поросшие сорняками; туда, где с обветшалых каменных стен осыпается штукатурка, где прогнили деревянные оконные рамы, а стекла перебиты так давно, что острые, высотой с палец края кажутся почти тупыми и только холодными.
Большая часть кровли разрушена, у одной стены по пояс громоздятся обломки, к другой привалены ржавые листы гофрированного железа, третья худо-бедно защищена от непогоды; пол уцелел только наполовину; из проема виден горный склон, а на нем – ручей, сбегающий к подножию невысокого холма, увенчанного зазубринами сухой кладки, которые филигранью чернеют на фоне облаков, медленно плывущих по все еще яркому небу.
Помещение смахивает на допотопную кухню. Широкий дымоход, зияющая топка, которая прежде, возможно, была забрана чугунной решеткой. Под окном на кое-как зацементированной подставке из голых кирпичей покоится облупленная встроенная раковина. Кран поворачивается, но воды нет. Труба под сливом отсутствует, есть лишь дырка в половицах. Никаких подозрительных змеевиков, никаких кусков торфа, никаких медных чанов для воды – ничего такого, что было бы не к месту в жилом доме или наводило бы на мысль о двойном назначении.
Выхожу через заднее крыльцо; с полей надвигается очередной ливень, вижу тонкие колоски ячменя, растущие жухлым, острым пучком. Золотисто-соломенные, но хрупкие на ощупь, сухие, легкие, как чешуйки.
Возможно, семена принес сюда ветер с дальних полей.
Несколько зерен на память.
Стало быть, заводика тут нет и в заводе. Думаю, я уже как следует продегустировал то, что искал – чистый продукт, виски прямо из дистиллятора, – на «Макаллане», «Олд Пултни» и других вискикурнях. Предполагаю, что их продукция не уступает по вкусу той, которую мог бы выдать подпольный заводик; безусловно, жирный торф здешних мест обеспечил бы своеобразие вкуса, но качество местного напитка, по всей вероятности, оказалось бы ниже.
Конечно, предполагать и пробовать на вкус – не одно и то же, но ничего не поделаешь.
Теперь – несколько заключительных соображений.
Солодовый виски мне по вкусу. Но те сорта, которые я оценил и полюбил за время экспедиции, оказались, в некотором смысле, наименее привязанными к Шотландии. Иными словами, я по-настоящему запал на те сорта, которые своими характерными чертами больше напоминают напитки, выпускаемые в других странах: такие как американский бурбон, испанский херес, португальский портвейн, французское вино, кубинский ром. От этого они не перестают быть настоящими молтами, настоящими скотчами, но взаимосвязь между чистым продуктом, выпускаемым в Шотландии, и упомянутыми вкусами, завезенными из-за рубежа, произвела на меня самое сильное и стойкое впечатление.
Мне по душе такая открытость виски. Мне по душе, что односолодовый виски, этот воплощенный спектр чистоты, в действительности обнаруживает куда большее разнообразие вкусов, чем любой бленд, и в большей степени откликается на внешние факторы, нежели любая другая разновидность алкогольных напитков, производство которых не связано с такими, как может показаться, ограничительными, строгостями закона и традиций. Мне по душе, что ни один другой известный мне напиток не обладает такой способностью впитывать(взять хотя бы водку с вкусовыми добавками – близко не стояла). Вполне возможно, что в теории эта способность у них есть, допускаю, что бренди, равно как и водка, и бурбон, выдержанные в совершенно разных бочках, завезенных из различных частей света, могли бы проявить ту же потрясающую гамму вкусов и тонких оттенков, что и молт, но дело-то в том, что виски по определению проявляет такое свойство; мы должны это ценить и, более того, славить.
