– Siempre hay una primera vez, – вспомнила она и представила довольное лицо Паолы. Мысленно показав подруге язык, Натка поплелась обратно в дом за ключами от «танка» Андрея. По дороге она, конечно, успела себя поуговаривать: – Может, они у него в кармане. Я же не стану его будить. Еще не хватало просить его о чем-то после всего. Шляется невесть где, потом кофе требует да спать заваливается второй день подряд, а тут я: «Отодвинь, пожалуйста, свою машинку». Нет уж, не дождется. В конце концов, к Ниночке я могу и завтра съездить, а Валерку в следующие выходные свожу. Может, и погода тогда наладится. В общем, не поеду – и хорошо, – с этими словами она вошла в коридор и тут же уперлась взглядом в ключи от джипа, призывно сверкающие на стеклянном столике. В гараж Натка возвращалась гораздо медленнее, надеясь на то, что еще может не сработать сигнализация или не завестись двигатель.
Машина открылась, двигатель завелся. Натка посмотрела в зеркало заднего вида и оторопела: на полке багажника в джипе лежал коричневый прямоугольный томик, на котором большими золотыми буквами было выведено: «El Libro».
– Ведьма, – прошептала Натка, завороженно глядя на книгу. Через мгновение оцепенение прошло, она перебралась на заднее сиденье машины, схватила неожиданную находку, открыла, прочитала первое написанное от руки слово и тут же захлопнула книгу.
– Дневник, – задумчиво произнесла Натка.
Это оказалось абсолютным откровением. Муж, по ее глубокому убеждению, был прагматиком, лишенным чрезмерной сентиментальности и склонности к философским раздумьям. Ведением же дневников, по мнению Натки, должны «страдать» (а как еще назвать странную потребность доверять мысли бумаге?) юные романтические особы или люди, чей бесценный опыт мог быть интересен и чрезвычайно полезен обществу. Конечно, она признавала профессиональные способности, нет, даже талант мужа, но не думала, что Андрей считает себя настолько великим, чтобы передавать трактаты о себе последующим поколениям.
«Интересно, давно это у него? А если всегда? Вдруг это одна из ужасных тайн, о которой ты ни сном ни духом, а тут как обухом по голове. Что он пишет? А если вспоминает о каких-то любовных приключениях? Нет, нет, не может быть! Даже если и случалось что-то, разве он станет описывать? Или я двадцать лет прожила с человеком, которого совсем не знаю? Разве можно так ошибаться? Неужели он все эти годы скрывал свое пристрастие к бумагомаранию? Если так, то у него уже ящик таких книженций должен был скопиться. Невероятно! Да это просто нереально. Хотя почему? Я же не из тех подозрительных женушек, что заглядывают в ящики и перетряхивают каждую вещицу в поисках компромата (интересно, они заранее знают, что будут делать, если что-нибудь обнаружат?). Я вот всегда задавалась вопросом: «А что потом?» Потому и не рыскала ни по карманам, ни по сумкам, ни в компьютере, ни в стеллаже на балконе. А там, между прочим, могло быть полным-полно всяких мужских разностей. Мне сказали: тут инструменты, в маленьком ящике блесны, а вот здесь сверла – и я поверила. А почему не поверить? Не возникало повода сомневаться. Так что при желании можно было хоть все три ящика дневниками забить. Да, но когда он писал? Это немыслимо – столько лет прятаться. Да и зачем? Если бы сказал прямо, что у него такая страсть, я б не стала вмешиваться. Во всяком случае, не претендовала бы на прочтение каракулей. Ладно, не каракулей. Уже слышу, как психологи говорят: обида не позволяет вам уважительно отзываться об увлечениях мужа. А я вот такая дура, надеялась, даже сейчас надеялась, что у мужа не будет тайных от меня занятий. Мне казалось, я заслужила доверие. Со мной можно было поделиться. Раньше уж точно. Да я бы и сейчас, если б на обложке было написано «Дневник», наверное, не рискнула бы открыть. Но он зачем-то обозвал это книгой… Стоп. А может, это и есть книга? Вдруг он пишет книгу? А «Дневник» – какой-то пролог или что-то в этом роде. Спросить? Но если он не говорит, значит, не хочет, чтобы я знала. Стесняется? Боится насмешек? Нет, думает, что обижусь. Его и так дома сутками не бывает, а тут, оказывается, еще и книга среди моих конкуренток».
Натка немного приободрилась, но ненадолго. Здравый смысл победил нелепые предположения, не оставив и следа от возникшей было надежды. «Книгу пишет – это, конечно, бред. Только если учебник по архитектуре, но в учебниках никто дневников не ведет. И все-таки давно это у него? Есть там даты или нет? Если я только на дату взгляну, это ведь ничего не изменит? А если так, то зачем смотреть? Ну хорошо, меняет, но совсем чуть-чуть. Нет, не надо лукавить! Меняет, и даже очень! Если это только началось, тогда все объяснимо. Я вот тоже беру тайные уроки и никому не докладываю. А если он давно этим занимается, то вся жизнь – обман и иллюзия. Я посмотрю только дату и решу, что делать дальше».
Натка еще раз открыла книгу, потом решительно пролистала все страницы. Чисел она нигде не нашла. Зато обнаружила другое: ее муж писал по-испански.
«Прочитайте книгу», – тут же снова вспыхнуло в памяти задание и получило в ответ новый шквал негодования: «Ни за что! Это унизительно – читать без спроса. Все равно что сунуть нос в самую душу, которую тщательно оберегают от чужого вмешательства. Я не стану. Я не обещала выполнять задания, которые противоречат моральным принципам!»
«Прочитайте книгу!» – Голос в голове прозвучал громче, а перед глазами вдруг возникли и заплясали печатные строки задания: «Поторопись. Ты можешь опоздать!»
– Да я это год разбирать буду! – вслух возмутилась Натка и тут же осеклась. Она поняла, что уже не протестует против самой идеи прочтения. Настойчивый голос медленно отвоевывал победу, хотя все еще получал сопротивление:
– Как мне это читать? Забрать? Украсть, значит? И тайком переводить со словарем? Бред какой-то! Это просто невозможно!
«А ты попробуй», – тут же проворковал внутри заискивающий голос. Натка зажмурилась и даже потрясла головой, будто хотела выкинуть из себя навязчивые мысли, но они улетать не желали. Напротив, набирали силу, брали в окружение и не оставляли ни единой лазейки для отступления.
Мысленно все еще посылая себе проклятия, Натка в третий раз открыла книгу и прочитала первое предложение. Словарь не потребовался. Андрей писал коротко, ясно и даже по-испански вполне понятно: «Я люблю свою жену».
«Ух ты! – сердце восторженно затрепыхалось, но радость быстро сменилась тревогой. Наверняка дальше последует целый список всевозможных «но». Однако вместо этого она с легкостью прочитала вторую фразу: «Уже двадцать лет». «Двадцать лет? О! Значит, он недавно увлекся писаниной. Уже хорошо. Может, на этом и остановиться?»
Вопрос, конечно, был риторический. Натка, буквально несколько минут назад не желавшая даже краем каблучка наступать на «кривую дорожку», за считаные мгновения превратилась в заправского курильщика, который признает пагубность своей привычки, но не может от нее отказаться. Уже не задаваясь вопросами об этичности происходящего, она прочитала целый абзац:
А она меня больше не любит. Она не разговаривает, занимается только своими делами и спит в другой половине дома. Ей не нравятся мои подарки. Она не интересуется моей работой. Может, у нее кто-то есть? Я работаю, а у нее много свободного времени. Когда женщине нечего делать, она пытается себя чем-нибудь занять. И часто это заканчивается плачевно.
